— Что ты творишь! Разве так можно?

Тимоти не сразу понял, что обращаются к нему. Он моргнул, с неохотой отгоняя такую явственную и приятную мечту. Серая накидка… Он поднял голову. Над ним стоял молодой посетитель.

— Я просто вожусь тут с картофелем, сэр, а ежели вам кажется, что медленно, так чищеной картошки на кухне довольно, уверен, вам уже вот-вот принесут тарелки… — принялся обьясняться Тимоти, не скрывая досады в голосе.

— Да нет же, я не об этом! — перебил тот с неожиданной пылкостью. — Тебе что, собственная жизнь не мила, что ты ищешь чужой? Творя фантазмы, ты оскорбляешь саму реальность, само…
— Сэр, на драку нарываетесь? Никого я не оскорблял! — Тимоти подскочил и сжал кулаки, чувствуя, как непрошеный жар заливает щёки: заметили-таки, что он подслушивал… Но тут он понял, что лицо перед ним не гневно, а тронуто глубокой печалью. Он смешался и отступил. Спутник незнакомого юноши тем временем подошёл к ним. Он оказался высок. Лицо его было наполовину скрыто капюшоном, но было ясно, что он не стар, как ожидал вначале Тимоти — ни складок у рта, ни обрюзгших очертаний шеи. Он мягко, но настойчиво стиснул плечо своего товарища и повёл его обратно к столу. До Тимоти донеслось:

— Уверяю тебя, они считают, будто оскорбить и обидеть — одно и то же, при этом оскорбление и скорбь у них — едва ли не противоположности. Говорю же, они не различают оттенков, а всё потому, что первоначальный смысл многих слов потерян, как и…