Штефан наблюдал за мельтешением худых жилистых ног, выглядывающих из-под короткого подола вышитой национальной юбки, и неожиданно вспомнил другие ножки – маленькие, ладные, в грубых кожаных башмаках, торопливо летящие над грязью белвильской тропинки.

И глаза вспомнил. Синие, большие, прозрачные, до самой души пробирающие. Наверное, сложно с такими жить. Не каждый взгляд их выдержит.

– Вы уж простите Квитку, Ваше сиятельство, – отвлек его Блажден. – Язык у девки, что помело, но не выгонишь, уж больно хорошо готовит. А вот и пиво вам, – на столе оказались большие запотевшие кружки. – Отведайте, господар.

Старое обращение неожиданно пришлось по сердцу, затронуло какие-то струнки в душе, потянулось к корням. Оно словно бы соединяло его с этим местом, с людьми, с вечно хмурым небом и непроходимыми лесами Стобарда.

Штефан поднял кружку, кивнул Бранко, приглашая попробовать, и коснулся губами пышной, пахнущей имбирем и солодом пены.

– Доброе пиво, – довольно крякнул Кражич, одним махом выпив кружку и потянувшись за второй.

– Доброе, – согласился Штефан, и Дымарь облегченно выдохнул и довольно заулыбался.

– Колбаски вот, закусывайте, – грохнула тарелками Квитка.

От горячих, с пылу-жару, бандерских шел острый чесночный дух, и Штефан почувствовал, как рот наполняется голодной слюной. И то, с утра, кроме яишни, считай, не ел ничего. Некогда было.