— Ага, — кивнул паренек.

— Потом — дорога вверх, — продолжила девушка.

— Да.

— Дальше — кузнеца…

— И, сразу напротив — наш дом, — добавил он.

— Как ты там говорил, наша улица называется?

— Фоллсмит.

— Ах да, Фоллсмит…я просто забыла, — девушка издала громкий смешок и ухватилась за рукав своего парня покрепче.

» Привет, Билл.

Как там твои дела? Как поживает отец? Как проходит ваша жизнь? Надеюсь у тебя все хорошо.

Пишу тебе, с целью рассказать, как можно больше и детальнее про нашу с маминой жизнь. Конечно, в одном письме я все не изложу, как бы не старался, однако, по крайней мерее, попытаюсь донести максимум.

Ватерлофф вообще не изменился, ни на каплю. С тех пор, как ты уехал отсюда, все так и осталось: те же полуразваленные дома, та же неровная брусчатка в центре, те же покрытые трещинами дороги, тот же густой туман над землей… Я думаю…хотя нет, я — уверен, что в ближайшем будущем ничего так и не поменяется, а со временем, возможно, окружение и ухудшится, конечно, хотелось бы, чтобы мои предсказания оказались ложными.

Как дела у меня с мамой? Что ж… Полагаю, только одно слово идеально подходит под ситуацию: «тяжело». Мы с мамой боремся, однако, нам все равно тяжело. Её здоровье постепенно ухудшается. Если взять её состояние, что было примерно два-три года назад, и взять состояние сегодняшнее, то разницу можно увидеть сразу же. К нам, на днях, приехал врач из Кронима, ты представляешь? Из Кронима, издали. Я был ему очень признателен, потому как он приехал, а этот факт уже о многом говорит. Сразу было видно, что его отношение к работе весьма серьезное. Я с любезностью пригласил его в дом, он поднялся на второй этаж, зашел в мамину спальню и, посмотрев на нее, шепотом сказал мне на ухо: «Мистер, видно, что у нее сейчас сильный жар, принесите с кухни пару стаканов холодной воды и заварите чашечку чая, желательно какого-нибудь травяного». Пока я возился на кухне, доктор имел время пообщаться с ней. Говорили они довольно долго и громко. Я принес поднос с тремя чашками и уселся на стул рядом. Мама вела себя с ним в беседе достаточно сдержанно, старалась отвечать на вопросы спокойно и показывать минимум эмоций на лице. В общем, её поведение было совсем не таким, как обычно. Доктор засыпал её вопросами абсолютно разного плана, по типу: «Как вы себя чувствуете, Тара? Часто ли вам бывает грустно? Довольны ли вы заботой вашего сына? Понимает ли он вас? О чем думаете чаще всего? Чего боитесь?»… И так далее. Они общались примерно часа два, потом, врач послушал её пульс и сердцебиение. Он поблагодарил её за хорошую и информативную беседу, после чего, вышел на кухню. Дальше, с ним пообщался уже я за кружкой чая. Ему было известно, что Тара страдает некими психическими отклонениями. Когда я писал ему письмо с просьбой приехать к нам, я заметил ему, что наша проблема скорее психического характера. Мистер Уайт, так его звали, был специалистом именно в области психиатрии. От знакомых в Крониме, я узнал, что Уайт — владелец и лучший врач его собственной психиатрической лечебницы, которая с каждым новым годом пользуется все большим и большим спросом. За чаем, он попросил меня рассказать, как можно детальнее про те случаи, когда маме совсем было не по себе. Я вспомнил ему абсолютно все те припадки, когда она выходила из комнаты по ночам, на носках пробиралась в гостиную и выглядывала в окно. В предыдущем письме, если ты помнишь, я рассказывал, что мама пялилась в окно гостиной довольно часто. Она могла простоять всю ночь и не отводить взгляда от улицы. И что странно, она смотрела только в окно гостиницы, больше ни в какое. Я спрашивал её об этом, а она отвечала мне всякий раз, что голос, который зовет её слышен только лишь из окна гостиной. Я ловил её по ночам почти всегда, каждую ночь! Она, как я думаю, прикладывала ухо к стенке и ждала скрип моей кровати. Когда я тушил свечу и ложился, она сидела минут десять-пятнадцать, после чего, тихо открывала свои двери и босиком бежала в гостиную. Её пятки легонько стучали по ступеням, часто я просыпался от этого звука. Когда я спускался вниз, то видел, как она повернулась спиной, подперла свою голову рукой и смотрела, смотрела прямо на улицу, видимо куда-то вдаль. Я аккуратно подходил к ней, хватал за плечи и уводил обратно в спальню. Она сильно сопротивлялась: хваталась руками за подоконник, падала на пол и скручивалась калачиком, толкалась ногами, кричала, говорила, что голос с леса её зовет. Я старался, как можно быстрее успокоить её. Когда она падала на пол, я просто поднимал её на свои руки и уносил на второй этаж. Истерика овладевала ею, припадки эти были страшными, даже для меня.