-Но он убьет тебя. Твой сын, — я чувствую, как мой собственный язык отказывается это произносить. Там, откуда я родом, убийство отца или матери, ровно как убийство сестры или брата – страшный грех. Но здесь, в земле римлян, это, похоже, частое явление. Они не боятся богов, и не боятся совести.

            Агриппина отмахивается. Так она отмахивается от нищих, что рвутся к ее носилкам, надеясь получить подачку:

-Пусть убивает, лишь бы властвовал!

            Теперь отшатываюсь уже я. Что они все находят в этом троне, насквозь лишённом добродетели и устоев, что готовы отдавать свои жизни и умирать, лишь бы потешить свое величие?

            Агриппина смеется:

-Думаешь, ведьма, я боюсь смерти?

-Ты не знаешь, что значит умереть, — не подумав, выдаю я. И тут же досадую – ну мне-то не все равно?!

-А ты не знаешь, что значит властвовать, — соглашается Агриппина, и бросает мне тугой кожаный мешочек. Бросает так, чтобы он упал ближе к ее ногам, чем к моим, чтобы я поклонилась.

            Тщеславие? Гордыня? Привычка? Я не знаю, но почему-то улыбаюсь. Мне нравятся люди с характером, высеченным будто бы из камня. У этой женщины как раз такой. Она несгибаемая, непримиримая. Она сама камень!

            Но я не поклонюсь. Я тоже камень. Только я уже была и на солнечном берегу, и на ледяном дне. Я уже с трещинами и я рассыпаюсь.

            Агриппина уходит, но я прошу: