-Я тебя пршу…

         Пока я разглядывал свои ботинки, она смотрела на меня.

         -Знаю, если я не вернусь, тебе будет не с кем сидеть у этого отвратительного камина в нашей зябкой комнате.

         -Дело не во мне. Дело в нас.

         Я нападал.

         -Ты никогда не говорила этих слов.

         -Ты никогда не делал глупостей, которых я не понимала. Сейчас я тебя не понимаю…

         Я ее перебил.

         -Ты же помнишь наш план?

         -Ты тянешь время, пока я сажусь на самолет. Ждем, пока войска отобьют город обратно.

         -Да. И никакой самодеятельности. Если ты не сядешь в самолет. Я хочу, чтобы ты знала, войска не смогут взять город, пока ты тут. Ты это поняла?

         -Почему?

         -Потому что я так сказал.

         -Нет, подожди, что это вообще значит? Я же…

         Она все говорила и говорила, настаивала, затем проклинала, извинялась, затем усугубляла еще больше, а я смотрел вперед на тоненького мужчинку в кителе, который уже давно завидев меня, свистел в свисток. Из здания вываливались один за другим мальчуганы, придерживая фуражки, они спускались бегом по лестнице и уже направлялись ко мне.

         Я посмотрел на нее в последний раз, и не мог сказать ни слова.

         Тогда заговорила она.

         -Пока мы молоды

         -Пока мы любимы

         Меня нарочно уронили лицом в грязь, давно не чищенной улицы. Она вся была в остатках черного снега и льда, как это обычно бывает в столице поздней зимой, затем нацепили наручники, она стерла слезу с глаза, после спокойным, ровным и даже гордым голосом заявила: