Девчушка вновь начала читать, уже помеченную красным клеймом печати, папку. На ней виделся приговор: «Расстрелять на месте». Шрифт был такой громоздкий, что его было видно, наверное, всем, кто в этот момент отвлёкся, любованием на тоненькую нимфу, что боязливо, дрожащими пальцами путала страницы в руках, но все же не допускала, чтобы они разлетались.

         — «Она улыбалась, я таял, когда мы шли самой грозною зимою средь нечищеных улиц столицы…»

         Моджахед проглотил ком в горле, толи из-за своего плохого русского, толи от неприязни, у него запершило в горле. Затем огласил:

         — Раз уж вам так не нравится работа коммунальных служб, то знайте же, что данные действия могут быть рассмотрены, как статья уголовного кодекса номер 100. «Разжигание ненависти к лицу или определённой группе лиц», наказание от 10 лет заключения.

         Суд в прямом эфире. Интересно у кого-нибудь не завалялось диктофона? Потомки будут громко смеяться, а потом оплакивать меня.

         -Вам есть что добавить, господин…?

         -Господин поэт. Это моя фамилия.

         -Господин поэт?

         Идиот. Подумал, что «Поэт» — это моя фамилия. Конечно, я пользовался псевдонимом, как каждый порядочный графоман, и имя моего рода не было так широко известно, но на Руси не знать, кто такой поэт? Немыслимо.

         — Мы русские. С нами бог знает, что.

         Повсюду поползли шепоты. Даже среди уставных солдат, личной гвардии, патрулей и всех, кого удалось собрать для массовости. Раз уж решили клеймить боголюбцем, придется соответствовать.