Оше пришлось повзрослеть. Она научилась не говорить о родителях, научилась не винить их в слух, но сваливаясь в конце рабочего дня с усталостью, думала с досадой, что им бы следовало больше думать, прежде чем бросаться в войну, не обеспечив необходимым своих дочерей.

            Оша, как старшая, решила, что обязана вытянуть Лиди любой ценой. Но что значит решение – даже самое отважное, когда нет реальной возможности?

            Лиди не плакала, узнав, что мамы с папой больше нет. Безропотно слушалась сестру, чувствуя, что это последний её шанс на что-то хорошее и последний любящий её человек, и когда Оша нанялась с прочими сиротами на рыбацкий промысел, сказала, что пойдёт с нею. Оша пыталась спорить, но махнула рукой: вдвоём и вправду было легче.

            Себе же Оша обещала, что как только сама научится справляться, то немедленно отправит Лиди учиться, не позволит ей гробить себя в работе.

            Но ни экономия, ни усердный труд двух девочек не давали опоры. Они барахтались, и пусть вдвоем было действительно легче заработать на паёк, выплыть к чистой воде они не могли. Сначала закончился рыбацкий промысел, пришлось спешно менять сферу деятельность и заняться покраской тканей; затем на плетение корзин, сбор фруктов, овощей и грибов – кстати. Самое сытное время! Но потом заболела Лиди…

            Словом, планы оставались планами. Оша и Лиди работали, не зная, когда будет просвет. Оша винила себя за то, что не может обеспечить Лиди достойную жизнь, а Лиди… та почему-то была спокойнее, улыбалась и, хоть усталость побеждала её каждый день, сваливала с ног, всё равно вставала бодро, смотрела на мир ясно, и верила во что-то хорошее, что неизменно случится.