И откуда, скажи, Бог Солнца, здесь, в бедном районе, который выгадывал себе при жизни медяк на лишний паёк, взялось то, чего не должно было быть?!

***

–А ты как? – Оше кажется, что её вопрос звучит глупо. В этом вопросе сокрыто ещё несколько: не обижают? Кормят? Не болеешь? Нет улучшений?

–Темно, – отзывается Лиди, – но я привыкла. Ко всему привыкаешь.

***

            Сначала Оша не поняла, почему Лиди её так взволнованно зовёт. Она вынырнула из своей разборной кучи с сожалением – кажется, под пальцами мелькнули нераспечатанные консервные банки, как знать, вдруг и выйдет прибавка к пайку!

–Что? – спросила Оша, поворачивая голову к сестре.

            Та держала в руках нечто чудовищно-воздушное, что-то кремовое, обшитое розочками и кружевами…

            У Оши перехватило дыхание. Она поняла что это такое. Это платье. То, что Лиди видела лишь в Дни Милосердства, когда богачи и знать спускалась раздавать монетки прокажённым и сиротам; и то, что сама Оша видела ещё раньше, на маме – в памяти чётко колыхался образ чего-то такого же воздушного. Сама Оша предпочла бы помнить мамино лицо, а не это платье, но память ­ – коварная дрянь, не послушалась.

–Хороший улов, – сказала Оша, стараясь унять неожиданную дрожь в голосе.

–Хороший? Да отличный! – Лиди радовалась с такой искренностью, как не радовалась никогда и ничему. – Ты посмотри!

            И она приложила к себе платье.