А потому, наша квартира, так или иначе, вне зависимости от количества потребляемой еды, представляла собой мини-помойку. Постель не менялась уже три недели и пятна от кетчупа походили на кровь так, будто один из нас лишил другого девственности прошлой ночью.

Лично мне было плевать. Я был счастлив. Главное – не позволять себе думать о себе в серьёзном русле. Серьёзные разговоры в этом доме были запрещены. Если начинаешь по-настоящему задумываться о себе по накуре – становится грустно, ты уже не можешь остановиться, подавленное настроение вырастает, как снежный ком (если бы снежинки были нерешёнными психологическими проблемами) и вот через десять минут ты уже – что бы вы думали – хочешь повиснуть на петле.

Хотя, в этом случае я скорее выбрал бы лезвие и горячую ванну. Говорят, что при повешении человек может надуть полные штаны.

— По-моему, — говорит Аким, — это даже не предположение. Такое случается всегда. Мой дядя.

— Дядя?

Аким рассказывает о том, что дядя повесился в их ванне, когда ему было четыре или пять. Взял заём в долларах, и когда тот подрос — не смог вернуть деньги, сломавшись под тяжестью процентов.

— И чё, — спрашиваю я, — он обделался?

— Вся ванна была в дерьме. Ну… мне так помнится. Он был в трусах, таких, семейных трусах, и они ещё сползли и…

Я не верю ему. В четыре года человек ещё не вступил в сознательный возраст.

— Бля, помню. Помню дерьмо по полу. Он жил с нами, я зашёл в ванную, а он ещё не закрыл за собой дверь. Видимо, не хотел, чтобы пришлось менять замок. Позаботился о нас, мудак.