— Прости меня, — заикаясь на всхлипы, сказал он.

— Ничего, парень, я не обижаюсь.

Обижался я на него пиздец как, но вряд ли это имело теперь какой-то смысл.

Боже, моя единственная леди Гаш. Целая плитка. Сто грамм манны, посланные блуждающему иудею.

Я едва не убил человека. Меня едва не убили. Насался по городу, как угорелый. Ради того, чтоб сидеть сейчас под этим блядским кустом, обнимая своего единственного друга и воображая, как я ломаю ему башку о заборчик.

Сидеть вот тут и понимать, что я ничего не хочу — даже вставать, возвращаться в нашу родную конуру, где всё будет напоминать о ней.

Мы выкурили по сигарете — совсем немного радости — капля воды в этом адском котле российско-наркоманской действительности.