ГЛАВА 1       

Девушка неспешно сошла на перрон и осмотрелась. Среди проходивших мимо важной походкой немецких солдат и спешивших к платформе обычных людей она пыталась увидеть знакомое лицо.

Возле вагонов толкались небольшие группы уезжающих и приезжающих со своими огромными и неуклюжими чемоданами и сумками, но при этом нельзя сказать, что на вокзале было многолюдно. Всё-таки война как-никак.

Раздался шум и брусчатку вокруг локомотива заволокло серо-белым паром. После тоненького пронзительного свистка, он дёрнулся с места и медленно покатился по рельсам – к следующему пункту назначения. Неожиданно набежавшие гражданские с чемоданами так же незаметно и разбежались.

— Беата? Беата Манцевич? – неожиданно послышался голос почти рядом.

Девушка обернулась на звук.

— Тадеуш Вишневский, — подойдя ближе, представился рослый мужчина средних лет, с тоненькими усиками. Его армейскую выправку не могли скрыть ни непримечательный бледно-коричневый кафтан в клеточку, ни серая шляпа-кепи с плоской верхушкой.

Как бы небрежно, он поправил рукой свои короткие, чёрные, как смоль, немного вьющиеся волосы, галантно сняв шляпу.

— Добро пожаловать в Варшаву, — приветливо улыбнулся мужчина, поднимая с земли саквояж девушки. – Как дорога?

— Долгая и утомительная, — Беата аккуратно поправила юбку своего тёмно-зелёного платья. – Как же я рада, наконец, что это закончилось.

Взяв девушку под руку, Тадеуш повёл свою спутницу к выходу из вокзала.

— Нам сказали, что Вы приедете, но мы ожидали Вас неделей раннее.

— Вышла небольшая задержка, — девушка виновато посмотрела вниз.

После последовавшей непродолжительной паузы, Тадеуш, улыбаясь, продолжил:

— Знаете, Вы очень похожи на мою жену – у неё такое же милое лицо и такие же выразительные голубоватого цвета глаза. Разве что у неё волосы немного короче.

Беата смущённо коснулась своих светло-русых волос, длиной чуть ниже плеч. 

— Здесь всегда столько много немецких солдат? – поинтересовалась она, незаметно кивнув в сторону проходящего мимо них очередного патруля.

Тадеуш тяжело вздохнул.

— Увы, такова жизнь в оккупации. Комендантский час, бесконечные проверки документов – всё это стало уже обыденностью для варшавян. Но ничего – скоро всё это закончится. Говорят, что война скоро закончится.

— Все об этом мечтают, — грустно выдохнула девушка.

  Уже выйдя из здания вокзала, парочка столкнулась лицом к лицу с тремя немецкими солдатами, один из которых, судя по кожаному длинному чёрному пальто и выглядывающими петлицами из-под воротника, был офицером СС.

— Schau wo du hingehst! («Смотри, куда идёшь!», нем., прим.) – злобно выругался солдат, грубо оттолкнув Тадеуша, однако уловил ядовитый и суровый взгляд высокорослого, но немного сутулого своего офицера.

— Прошу прощения, молодые люди, — расплылся немец в улыбке, заговорив на польском и отойдя в сторонку, чтобы дать им пройти.

— О, всё в порядке, — кокетливо усмехнулась девушка в ответ.

— Могу ли я взглянуть на Ваши документы? – немец протянул руку к ней.

Несколько секунд эсэсовец внимательно рассматривал книжечку.

— Так Вы к нам приехали из самого Гданська? – поинтересовался тот, изучив удостоверение.

— Да, хочу проведать здесь свою больную бабушку, — сразу ответила Беата, не сводя глаз с огромного шрама на щеке офицера.

— Ну что же, — тот вернул документы владелице, — надеюсь, Вы не английский шпион и мне не потребуется Вас арестовать.

Девушка с непониманием посмотрела на своего спутника.

— Герхард Шульц, — представился немец, приподняв фуражку и громко рассмеялся. – Не беспокойтесь, парочку мы уже поймали на днях – можете посмотреть, как один из них до сих пор висит на центральной площади. Не хотелось бы, чтобы такая красавица, как Вы, присоединилась к нему.

Глаза Беаты округлились от удивления и ужаса.

— Если Вам что-то известно – просто скажите мне, а я в долгу не останусь, — офицер игриво подмигнул. – Я всегда рад такой милой и красивой девушке.

— Нам пора идти, — тихонько шепнул девушке на ухо Тадеуш.

— Было приятно познакомиться, — немного покраснела от смущения Беата.

— Будьте осторожны – здесь полно всяких мародёров и  других бандитов, так что не ходите по городу после начала комендантского часа, — крикнул ей вдогонку Шульц, надевая фуражку.

Когда они подошли к машине, Тадеуш упрекнул Беату:

— Как ты можешь так спокойно и приветливо общаться с этими бандитами?

— Но он был таким вежливым… — попыталась оправдаться девушка, но тот прервал её:

— Ты знаешь, с кем только что говорила? Это Герхард Шульц, гауптшарфюрер СС! Именно его люди больше всех устраивают здесь погромы, облавы, расстрелы и прочие преступления, причём с особой жестокостью. На прошлой неделе они расстреляли не одну семью просто потому, что те не хотели говорить, где прячутся евреи. Это страшные люди, Беата, поэтому держись от них подальше.

 У края дороги остановился чёрный, невзрачный автомобиль Opel Olympia. Водитель опустил боковое переднее стекло и помахал Тадеушу.

Жизнь в оккупационной Варшаве, некогда столице свободной Польши, немного отличалась от жизни в других европейских городах, захваченных немцами. После создания в декабре 1939 года генерал-губернаторства, германская пропагандистская идеология приступила к реализации своей жестокой политике, начав с еврейского населения, которое грабили, а затем свозили в изолированные закрытые территории – гетто. В одном только Варшавском гетто проживало не менее полумиллиона евреев. Хотя жизнью это трудно было назвать. Людей обычно селили по несколько семей в одну тесную комнатушку, а любая деятельность, такая как торговля, ремесло, учёба и даже свободное передвижение сурово пресекались. Тем не менее, через щели и лазы в заборах некоторые подростки умудрялись проникать в город и добывать необходимые жителям гетто еду и лекарства.

Массовым арестам и последующему уничтожению подверглись также ученые, врачи, члены польских политических партий и бывших государственных структур, учителя, священники, представителей вольных профессий и дворянства. Только граждане немецкой национальности имели более привилегированное положение.

Широко внедрялась политика принудительного труда и выселения поляков в трудовые лагеря. Средняя продолжительность работы на заводах и редко превышала нескольких месяцев – всех ослабевших и больных отправляли в крематорий, а их место занимали новые жертвы.

Издаваемые оккупационные газеты печатались по одинаковому образцу, причём первые полосы всегда были посвящены официальным обращениям немецких властей и положению на фронте. Далее, как правило, шли рассказы о «новой, счастливой жизни» и статьи, критикующие советскую власть и бывшее польское правительство.

В городе был введён комендантский час, провизию выдавали по продовольственным карточкам, однако и при этом за некоторыми продуктами питания приходилось ездить в деревни либо выменивать у самих германских солдат. Несколько работающих кинотеатров с немецкими фильмами (причем, сеансы начинались с просмотра хроники о положении немецких войск на фронте), увеселительные заведения и рестораны, обслуживающие только немцев, небольшие магазинчики и продовольственные склады – возможно, на первый взгляд, трудно было сказать, что город живёт под жестокой оккупацией. Единственно, что сразу и резко бросалось в глаза, это присутствие германских военнослужащих, вывески на немецком языке и нацистские флаги. Однако каждый поляк жил в страхе перед следующим днём – настанет ли он вообще для него?

Автомобиль остановился возле четырёхэтажного дома из красного кирпича.

— Добро пожаловать в нашу резиденцию, — Тадеуш открыл дверь и помог девушке выйти из машины. – По случаю Вашего прибытия, мы организовали скромный вечер, чтобы ближе познакомить Вас с польским сопротивлением.

Скромная и тесная двухкомнатная квартира со старенькой мебелью ещё довоенного времени и немного ободранными стенами уже второй год служила тайным штабом повстанцев. Здесь проживала добрая и трудолюбивая католичка, сорокалетняя женщина Августина Мазур, воспитывавшая в одиночку двоих сыновей: старшего восемнадцатилетнего Стефана и семилетнего Юлека. Эти две светловолосые кучерявые головы всегда напоминали ей о погибшем в 1939 году на Вестерплатте муже.

— Вы когда-нибудь были ранее в Варшаве? – поинтересовалась пани Мазур после короткой молитвы.

— Ещё не доводилось. Ой, спасибо, – скромно ответила Беата в тот момент, когда заботливая хозяйка насыпала ей в тарелку несколько мелких варёных картофелин.

— Это ты ещё не видела, как здесь было до немцев, — ответил Стефан и потряс в воздухе свой кулак, словно угрожая невидимому врагу.

— Да, многое изменилось с того времени, — с ностальгией проговорил Тадеуш, наливая в железную кружку с ржавой ручкой разбавленный компот из сухофруктов. – Сейчас люди живут в страхе. Нацисты совсем распоясались – не проходит и дня без показательных казней и погромов. Только позавчера они повесили одного из участников подполья Григория Сишток, посчитав его английским шпионом. Я хорошо знал этого паренька.

За столом повисла тишина.

— А на прошлой неделе они ворвались к нашим соседям и увели куда-то двух мальчиков, — продолжила худенькая светловолосая Кассия, проживавшая на соседней улице. –  Мы с Кристианой уже не в первый раз видим такое, правда?

Подруга Кассии, низенькая застенчивая девушка с густыми и чёрными, как ночь, волосами, утвердительно кивнула головой, пытаясь прожевать чёрствый кусочек отрубного хлеба. Девочкам было по шестнадцать лет, а дружили они с самого детства – и уже успели насмотреться на бесчинства оккупантов.

Марек – импульсивный двадцатилетний парень, который подвозил Беату и Тадеуша, тщательно облизав ложку, ответил:

— Ну, ничего, уже совсем скоро они сполна ответят за все свои злодейства. Ай!

За такую свою реплику, он получил крепкого подзатыльника от Тадеуша.

— Молодёжь всё ещё верит, что может дать отпор немцу, — устало вздохнул мужчина.

— Я не думаю, что восстание продлится долго, — ответил Стефан, протирая свои круглые очки. – Я слышал, что русские уже на подходе к Праге (прим. «Прага — часть Варшавы, расположенная на правом, восточном берегу Вислы»).

— И я слышал, — добавил Марек, почёсывая свою каштановую макушку, — что некоторые из немецкой администрации на прошлой неделе спешно покинули город вместе со своими семьями. Вот, как немец боится русских танков!

— Вот только нашего вооружения всё равно будет недостаточно, — пан Вишневский аккуратно вытер краем полотенца свои тоненькие усы. – Да и организация изрядно хромает.

— Не важно, сколько времени всё это продлится – печально произнесла Августина, вставая из-за стола, — но множество наших ребят точно погибнет.

 Марек отдал свою пустую тарелку пани Мазур.

  — Мы точно уверены, — ответил он, — что восстание будет длиться не более недели. К тому же нам обещают в скором времени оружие и боеприпасы от англичан. Да и если русские продолжат наступление в том же темпе, то немцы вынуждены будут оставить город ещё раньше!

Скромное застолье продолжалось до тех пор, пока солнце уже не начало садиться за горизонт.

— Спасибо за ужин, но нам пора уже бежать домой, пока не начался комендантский час, — Кристиана и Кассия поднялись из-за стола. — Завтра в 4 часа дня встречаемся на Черняковском кладбище – вы же помните?

— Конечно, помним, — улыбнулся Стефан, помогая девушкам одеться.

Мы будем бороться до конца, — улыбнулся в ответ Вишневский. – Вот увидите, мы победим.

— Иначе быть не может, — звонко рассмеялась Кассия, пряча под вязанный берет свои короткие блондинистые волосы.

Беата молча наблюдала за всем происходящим. Несмотря на жизнь в оккупации, ежедневные облавы и казни, голод и нищету, у этих людей всё ещё оставалась искра надежды, которая должна была разгореться уже завтра.

А эти молодые парни и девушки – такие самоуверенные и наивные в том, что восстание удастся. Решившие поиграть в войну – но так ли это просто? Ясно точно – немцы так просто город не оставят.

— Слышишь? – Тадеуш открыл форточку на улицу, когда девушки ушли.

Девушка подошла к окну и прислушалась.

Издалека доносилась канонада сражения – ещё едва слышного, но неизбежного.

— Это русские рвутся в Варшаве, — пояснил Вишневский. – Они со дня на день будут уже здесь. 

— А что если восстание провалится? – Беата вопросительно уставилась на Тадеуша.

— Всё возможно, — тяжело выдохнул он, — но в любом случае мы должны выполнить нашу работу. А эти ребята – это их дом. И они готовы умереть за него.

— Они все… все такие добрые. Почему такое зло случается с такими хорошими людьми? — девушка посмотрела в задумчивые светло-карие глаза Вишневского.

— Я не знаю, — коротко ответил он, закрывая окно. – И никто не знает. Но это жизнь, и всё, что нас не убивает – делает только сильнее.

Вдруг в дверь кто-то постучал.

— Интересно, кто это может быть…, — с тревогой пробормотал Тадеуш.

— Гауптшарфюрер Герхард Шульц – можно войти? — послышалось на вопрос «Кто там?» из-за двери.

— Отведи скорее пани Мазур с мальчиками в комнату и скажи, чтоб оставались там и не высовывались! – скомандовал Вишневский девушке, а сам, поправив воротник рубашки, приоткрыл дверь.

— Простите за столь поздний час, но мы хотели бы проверить, что у вас всё хорошо, — неискренне улыбнулся офицер.

— Да что Вы, всё хор…, — начал было бы говорить Тадеуш, но немец его перебил:

— Я настаиваю.

Обменявшись непродолжительными взглядами, Вишневский напряженно выдохнул и открыл дверь.

— Уверяю Вас, мы долго не задержимся, — немец взял в руки свою фуражку и скомандовал двум другим солдатам остаться у входа снаружи.

— А где же наша красавица? – хитро поинтересовался он у поляка. – Я принёс с собой немного гостинца. О, я смотрю, вы тут и без меня уже празднуете!

— Не более чем скромный ужин в кругу друзей, — негромко ответила Беата, войдя в комнату. – По случаю моего прибытия.

— А вот Вашего имени я ещё не знаю, — немец нежно поцеловал руку девушки. – Как же зовут это прекрасное дитя?

— Беата. Беата Манцевич, — застеснялась она, с опаской улыбнувшись.

— Разрешите поинтересоваться, — прервал это знакомство Тадеуш, — чем мы обязаны Вашему визиту в такое позднее время?

— С момента нашей встречи на вокзале я не мог выбросить из головы такое прекрасное создание, как Вы, Беата, — ответил эсэсовец, не отрывая завороженного взгляда от девушки. – К тому же я принёс скромный подарок.

С этими словами он вытащил из-за пазухи небольшой толстый свёрток, в котором было три плитки настоящего немецкого шоколада.

— Спасибо Вам за такой приятный сюрприз, — девушка попыталась освободиться из цепкой руки немца, — но мы уже собирались готовиться ко сну.

— Прошу прощения, — Герхард виновато почесал затылок своих коротко стриженных пепельных волос, — произошла неожиданная встреча с одним знакомым. Ничего страшного – завтра его уже повесят на площади за помощь партизанам. В последнее время что-то стало слишком много их. Да и ещё эти шпионы….

— А Вы бы могли рассказать подробнее о них? – Беата предложила сесть за стол офицеру и начала наливать чай в кружку. – Чтобы если я вдруг их встречу, доложить Вам.

— Да что там рассказывать, — немец закинул ногу на ногу и облокотился на спинку стула. – Мы уже как два месяца ищем по всему городу и благодаря некоторым неравнодушным гражданам, смогли поймать нескольких. И один всё же раскололся, что есть ещё и другие.

— И как Вы думаете, зачем они прибыли сюда, — поинтересовался Тадеуш.

Шульц отпил немного из своей кружки.

— Чтобы готовить диверсии, помогать партизанам – словом, дестабилизировать спокойную обстановку мирных варшавян. Но я вам обещаю – скоро они попадутся, все до единого. У нас есть надёжный источник, который рассказал нам много интересного. А Вы, Беата, к нам надолго?

— Всего на пару недель, — ответила девушка, пытаясь скрыть лёгкую дрожь в руках. Девушка неспешно сошла на перрон и осмотрелась. Среди проходивших мимо важной походкой немецких солдат и спешивших к платформе обычных людей она пыталась увидеть знакомое лицо.

Возле вагонов толкались небольшие группы уезжающих и приезжающих со своими огромными и неуклюжими чемоданами и сумками, но при этом нельзя сказать, что на вокзале было многолюдно. Всё-таки война как-никак.

Раздался шум и брусчатку вокруг локомотива заволокло серо-белым паром. После тоненького пронзительного свистка, он дёрнулся с места и медленно покатился по рельсам – к следующему пункту назначения. Неожиданно набежавшие гражданские с чемоданами так же незаметно и разбежались.

— Беата? Беата Манцевич? – неожиданно послышался голос почти рядом.

Девушка обернулась на звук.

— Тадеуш Вишневский, — подойдя ближе, представился рослый мужчина средних лет, с тоненькими усиками. Его армейскую выправку не могли скрыть ни непримечательный бледно-коричневый кафтан в клеточку, ни серая шляпа-кепи с плоской верхушкой.

Как бы небрежно, он поправил рукой свои короткие, чёрные, как смоль, немного вьющиеся волосы, галантно сняв шляпу.

— Добро пожаловать в Варшаву, — приветливо улыбнулся мужчина, поднимая с земли саквояж девушки. – Как дорога?

— Долгая и утомительная, — Беата аккуратно поправила юбку своего тёмно-зелёного платья. – Как же я рада, наконец, что это закончилось.

Взяв девушку под руку, Тадеуш повёл свою спутницу к выходу из вокзала.

— Нам сказали, что Вы приедете, но мы ожидали Вас неделей раннее.

— Вышла небольшая задержка, — девушка виновато посмотрела вниз.

После последовавшей непродолжительной паузы, Тадеуш, улыбаясь, продолжил:

— Знаете, Вы очень похожи на мою жену – у неё такое же милое лицо и такие же выразительные голубоватого цвета глаза. Разве что у неё волосы немного короче.

Беата смущённо коснулась своих светло-русых волос, длиной чуть ниже плеч.

— Здесь всегда столько много немецких солдат? – поинтересовалась она, незаметно кивнув в сторону проходящего мимо них очередного патруля.

Тадеуш тяжело вздохнул.

— Увы, такова жизнь в оккупации. Комендантский час, бесконечные проверки документов – всё это стало уже обыденностью для варшавян. Но ничего – скоро всё это закончится. Говорят, что война скоро закончится.

— Все об этом мечтают, — грустно выдохнула девушка.

Уже выйдя из здания вокзала, парочка столкнулась лицом к лицу с тремя немецкими солдатами, один из которых, судя по кожаному длинному чёрному пальто и выглядывающими петлицами из-под воротника, был офицером СС.

— Schau wo du hingehst! («Смотри, куда идёшь!», нем., прим.) – злобно выругался солдат, грубо оттолкнув Тадеуша, однако уловил ядовитый и суровый взгляд высокорослого, но немного сутулого своего офицера.

— Прошу прощения, молодые люди, — расплылся немец в улыбке, заговорив на польском и отойдя в сторонку, чтобы дать им пройти.

— О, всё в порядке, — кокетливо усмехнулась девушка в ответ.

— Могу ли я взглянуть на Ваши документы? – немец протянул руку к ней.

Несколько секунд эсэсовец внимательно рассматривал книжечку.

— Так Вы к нам приехали из самого Гданська? – поинтересовался тот, изучив удостоверение.

— Да, хочу проведать здесь свою больную бабушку, — сразу ответила Беата, не сводя глаз с огромного шрама на щеке офицера.

— Ну что же, — тот вернул документы владелице, — надеюсь, Вы не английский шпион и мне не потребуется Вас арестовать.

Девушка с непониманием посмотрела на своего спутника.

— Герхард Шульц, — представился немец, приподняв фуражку и громко рассмеялся. – Не беспокойтесь, парочку мы уже поймали на днях – можете посмотреть, как один из них до сих пор висит на центральной площади. Не хотелось бы, чтобы такая красавица, как Вы, присоединилась к нему.

Глаза Беаты округлились от удивления и ужаса.

— Если Вам что-то известно – просто скажите мне, а я в долгу не останусь, — офицер игриво подмигнул. – Я всегда рад такой милой и красивой девушке.

— Нам пора идти, — тихонько шепнул девушке на ухо Тадеуш.

— Было приятно познакомиться, — немного покраснела от смущения Беата.

— Будьте осторожны – здесь полно всяких мародёров и других бандитов, так что не ходите по городу после начала комендантского часа, — крикнул ей вдогонку Шульц, надевая фуражку.

Когда они подошли к машине, Тадеуш упрекнул Беату:

— Как ты можешь так спокойно и приветливо общаться с этими бандитами?

— Но он был таким вежливым… — попыталась оправдаться девушка, но тот прервал её:

— Ты знаешь, с кем только что говорила? Это Герхард Шульц, гауптшарфюрер СС! Именно его люди больше всех устраивают здесь погромы, облавы, расстрелы и прочие преступления, причём с особой жестокостью. На прошлой неделе они расстреляли не одну семью просто потому, что те не хотели говорить, где прячутся евреи. Это страшные люди, Беата, поэтому держись от них подальше.

У края дороги остановился чёрный, невзрачный автомобиль Opel Olympia. Водитель опустил боковое переднее стекло и помахал Тадеушу.

Жизнь в оккупационной Варшаве, некогда столице свободной Польши, немного отличалась от жизни в других европейских городах, захваченных немцами. После создания в декабре 1939 года генерал-губернаторства, германская пропагандистская идеология приступила к реализации своей жестокой политике, начав с еврейского населения, которое грабили, а затем свозили в изолированные закрытые территории – гетто. В одном только Варшавском гетто проживало не менее полумиллиона евреев. Хотя жизнью это трудно было назвать. Людей обычно селили по несколько семей в одну тесную комнатушку, а любая деятельность, такая как торговля, ремесло, учёба и даже свободное передвижение сурово пресекались. Тем не менее, через щели и лазы в заборах некоторые подростки умудрялись проникать в город и добывать необходимые жителям гетто еду и лекарства.

Массовым арестам и последующему уничтожению подверглись также ученые, врачи, члены польских политических партий и бывших государственных структур, учителя, священники, представителей вольных профессий и дворянства. Только граждане немецкой национальности имели более привилегированное положение.

Широко внедрялась политика принудительного труда и выселения поляков в трудовые лагеря. Средняя продолжительность работы на заводах и редко превышала нескольких месяцев – всех ослабевших и больных отправляли в крематорий, а их место занимали новые жертвы.

Издаваемые оккупационные газеты печатались по одинаковому образцу, причём первые полосы всегда были посвящены официальным обращениям немецких властей и положению на фронте. Далее, как правило, шли рассказы о «новой, счастливой жизни» и статьи, критикующие советскую власть и бывшее польское правительство.

В городе был введён комендантский час, провизию выдавали по продовольственным карточкам, однако и при этом за некоторыми продуктами питания приходилось ездить в деревни либо выменивать у самих германских солдат. Несколько работающих кинотеатров с немецкими фильмами (причем, сеансы начинались с просмотра хроники о положении немецких войск на фронте), увеселительные заведения и рестораны, обслуживающие только немцев, небольшие магазинчики и продовольственные склады – возможно, на первый взгляд, трудно было сказать, что город живёт под жестокой оккупацией. Единственно, что сразу и резко бросалось в глаза, это присутствие германских военнослужащих, вывески на немецком языке и нацистские флаги. Однако каждый поляк жил в страхе перед следующим днём – настанет ли он вообще для него?

Автомобиль остановился возле четырёхэтажного дома из красного кирпича.

— Добро пожаловать в нашу резиденцию, — Тадеуш открыл дверь и помог девушке выйти из машины. – По случаю Вашего прибытия, мы организовали скромный вечер, чтобы ближе познакомить Вас с польским сопротивлением.

Скромная и тесная двухкомнатная квартира со старенькой мебелью ещё довоенного времени и немного ободранными стенами уже второй год служила тайным штабом повстанцев. Здесь проживала добрая и трудолюбивая католичка, сорокалетняя женщина Августина Мазур, воспитывавшая в одиночку двоих сыновей: старшего восемнадцатилетнего Стефана и семилетнего Юлека. Эти две светловолосые кучерявые головы всегда напоминали ей о погибшем в 1939 году на Вестерплатте муже.

— Вы когда-нибудь были ранее в Варшаве? – поинтересовалась пани Мазур после короткой молитвы.

— Ещё не доводилось. Ой, спасибо, – скромно ответила Беата в тот момент, когда заботливая хозяйка насыпала ей в тарелку несколько мелких варёных картофелин.

— Это ты ещё не видела, как здесь было до немцев, — с гневом ответил Стефан и потряс в воздухе свой кулак, словно угрожая невидимому врагу.

— Ты был тогда ещё подростком, что ты можешь помнить? — пошутила над ним Августина.

— Да, многое изменилось с того времени, — с ностальгией проговорил Тадеуш, наливая в железную кружку с ржавой ручкой разбавленный компот из сухофруктов. – Сейчас люди живут в страхе. Нацисты совсем распоясались – не проходит и дня без показательных казней и погромов. Только позавчера они повесили одного из участников подполья Григория Сишток, посчитав его английским шпионом. Я хорошо знал этого паренька.

За столом повисла тишина.

— А на прошлой неделе они ворвались к нашим соседям и увели куда-то двух мальчиков, — продолжила худенькая светловолосая Кассия, проживавшая на соседней улице. – Мы с Кристианой уже не в первый раз видим такое, правда?

Подруга Кассии, низенькая застенчивая девушка с густыми и чёрными, как ночь, волосами, утвердительно кивнула головой, пытаясь прожевать чёрствый кусочек отрубного хлеба. Девочкам было по шестнадцать лет, а дружили они с самого детства – и уже успели насмотреться на бесчинства оккупантов.

Марек – импульсивный двадцатилетний парень, который подвозил Беату и Тадеуша, тщательно облизав ложку, ответил:

— Ну, ничего, уже совсем скоро они сполна ответят за все свои злодейства. Ай!

За такую свою реплику, он получил крепкого подзатыльника от Тадеуша.

— Молодёжь всё ещё верит, что может так просто дать отпор немцу, — устало вздохнул мужчина. 

— Я не думаю, что восстание продлится долго, — ответил Стефан, протирая свои круглые очки. – Я слышал, что русские уже на подходе к Праге (прим. «Прага — часть Варшавы, расположенная на правом, восточном берегу Вислы»).

— И я слышал, — добавил Марек, почёсывая свою каштановую макушку, — что некоторые из немецкой администрации на прошлой неделе спешно покинули город вместе со своими семьями. Вот, как немец боится русских танков!

— Вот только нашего вооружения всё равно будет недостаточно, — пан Вишневский аккуратно вытер краем полотенца свои тоненькие усы. – Да и организация изрядно хромает.

— Не важно, сколько времени всё это продлится – печально произнесла Августина, вставая из-за стола, — но множество наших ребят точно погибнет.

Марек отдал свою пустую тарелку пани Мазур.

— Мы точно уверены, — ответил он, — что восстание будет длиться не более недели. К тому же нам обещают в скором времени оружие и боеприпасы от англичан. Да и если русские продолжат наступление в том же темпе, то немцы вынуждены будут оставить город ещё раньше!

Скромное застолье продолжалось до тех пор, пока солнце уже не начало садиться за горизонт.

— Спасибо за ужин, но нам пора уже бежать домой, пока не начался комендантский час, — Кристиана и Кассия поднялись из-за стола. — Завтра в 4 часа дня встречаемся на Черняковском кладбище – вы же помните?

— Конечно, помним, — улыбнулся Стефан, помогая девушкам одеться.

Мы будем бороться до конца, — улыбнулся в ответ Вишневский. – Вот увидите, мы победим.

— Иначе быть не может, — звонко рассмеялась Кассия, пряча под вязанный берет свои короткие блондинистые волосы.

Беата молча наблюдала за всем происходящим. Несмотря на жизнь в оккупации, ежедневные облавы и казни, голод и нищету, у этих людей всё ещё оставалась искра надежды, которая должна была разгореться уже завтра.

А эти молодые парни и девушки – такие самоуверенные и наивные в том, что восстание удастся. Решившие поиграть в войну – но так ли это просто? Ясно точно – немцы так просто город не оставят.

— Слышишь? – Тадеуш открыл форточку на улицу, когда девушки ушли.

Девушка подошла к окну и прислушалась.

Издалека доносилась канонада сражения – ещё едва слышного, но неизбежного.

— Это русские рвутся к Варшаве, — пояснил Вишневский. – Они со дня на день будут уже здесь.

— А что если восстание провалится? – Беата вопросительно уставилась на Тадеуша.

— Всё возможно, — тяжело выдохнул он, — но в любом случае мы должны выполнить нашу работу. А эти ребята – это их дом. И они готовы умереть за него.

— Они все… все такие добрые. Почему такое зло случается с такими хорошими людьми? — девушка посмотрела в задумчивые светло-карие глаза Вишневского.

— Я не знаю, — коротко ответил он, закрывая окно. – И никто не знает. Но это жизнь, и всё, что нас не убивает – делает только сильнее.

Вдруг в дверь кто-то постучал.

— Интересно, кто это может быть…, — с тревогой пробормотал Тадеуш.

— Гауптшарфюрер Герхард Шульц – можно войти? — послышалось на вопрос «Кто там?» из-за двери.

— Отведи скорее пани Мазур с мальчиками в комнату и скажи, чтоб оставались там и не высовывались! – скомандовал Вишневский девушке, а сам, поправив воротник рубашки, приоткрыл дверь.

— Простите за столь поздний час, но мы хотели бы проверить, что у вас всё хорошо, — неискренне улыбнулся офицер.

— Да что Вы, всё хор…, — начал было бы говорить Тадеуш, но немец его перебил:

— Я настаиваю.

Обменявшись непродолжительными взглядами, Вишневский напряженно выдохнул и открыл дверь.

— Уверяю Вас, мы долго не задержимся, — немец взял в руки свою фуражку и скомандовал двум другим солдатам остаться у входа снаружи.

— А где же наша красавица? – хитро поинтересовался он у поляка. – Я принёс с собой немного гостинца. О, я смотрю, вы тут и без меня уже празднуете!

— Не более чем скромный ужин в кругу друзей, — негромко ответила Беата, войдя в комнату. – По случаю моего прибытия.

— А вот Вашего имени я ещё не знаю, — немец нежно поцеловал руку девушки. – Как же зовут это прекрасное дитя?

— Беата. Беата Манцевич, — застеснялась она, с опаской улыбнувшись.

— Разрешите поинтересоваться, — прервал это знакомство Тадеуш, — чем мы обязаны Вашему визиту в такое позднее время?

— С момента нашей встречи на вокзале я не мог выбросить из головы такое прекрасное создание, как Вы, Беата, — ответил эсэсовец, не отрывая завороженного взгляда от девушки. – К тому же я принёс скромный подарок.

С этими словами он вытащил из-за пазухи небольшой толстый свёрток, в котором было три плитки настоящего немецкого шоколада.

— Спасибо Вам за такой приятный сюрприз, — девушка попыталась освободиться из цепкой руки немца, — но мы уже собирались готовиться ко сну.

— Прошу прощения, — Герхард виновато почесал затылок своих коротко стриженных пепельных волос, — произошла неожиданная встреча с одним знакомым. Ничего страшного – завтра его уже повесят на площади за помощь партизанам. В последнее время что-то стало слишком много их. Да и ещё эти шпионы….

— А Вы бы могли рассказать подробнее о них? – Беата предложила сесть за стол офицеру и начала наливать чай в кружку. – Чтобы если я вдруг их встречу, доложить Вам.

— Да что там рассказывать, — немец закинул ногу на ногу и облокотился на спинку стула. – Мы уже как два месяца ищем по всему городу и благодаря некоторым неравнодушным гражданам, смогли поймать нескольких. И один всё же раскололся, что есть ещё и другие.

— И как Вы думаете, зачем они прибыли сюда, — поинтересовался Тадеуш.

Шульц отпил немного из своей кружки.

— Чтобы готовить диверсии, помогать партизанам – словом, дестабилизировать спокойную обстановку мирных варшавян. Но я вам обещаю – скоро они попадутся, все до единого. У нас есть надёжный источник, который рассказал нам много интересного. А Вы, Беата, к нам надолго?

— Всего на пару недель, — ответила девушка, пытаясь скрыть лёгкую дрожь в руках.

— Дааа…, — протянул немец на выдохе. – Родные наше всё. У меня вот родители Дрездене живут – ждут меня.

— Благодарим за подарки, но, правда, уже поздно, и нам пора уже готовиться ко сну, — не слишком вежливо Вишневский попытался закончить незваный визит.

— Я понимаю, понимаю, — поспешно ответил немец и поднялся на ноги. – Евреев, как я вижу, у вас нет, да и шпионов тоже – уже хорошо. Но с Вами, моя прекрасная Беата, я бы хотел встретиться ещё завтра утром.

— Завтра мне нужно будет помочь бабушке, — торопливо ответила девушка, стараясь не смотреть в бледно-серые глаза эсэсовца.

— Жаль, — Герхард изобразил разочарование. – Ну, я надеюсь, что это наша не последняя встреча. Было приятно снова видеть Вас, Беата.

Уже на выходе, офицер обернулся и сказал:

— И да – завтра вечером я бы не советовал выходить из дома. Погодка обещает быть дождливой.

— Благодарим за заботу, — криво улыбнулся Вишневский, закрывая дверь. – Спокойной ночи.

— Фух…, — выдохнула девушка, когда гости ушли. – Это было очень странно и страшно.

— Меня больше беспокоят слова, что кто-то доносит на нас, — Тадеуш тщательно проверил все дверные замки. – Сдаётся мне, что кто-то уведомил немцев о восстании, а значит, они будут готовы.

— Тогда нужно всё остановить! Иначе все погибнут!

— Уже поздно. Да и решение о начале восстание принимает сам Бур-Коморовский, получая указания из Лондона. Ничего не изменить – остаётся только надеяться, что нам удастся продержаться до подхода русских. Иначе все наши старания приведут к краху….