— Я пробовала. У него вроде как навык самообслуживания сохранён, но таблетки забывает пить. Есть забывает тоже. Будет сидеть плакать, что встать не может, а окажется, что ослабел, потому что не ел. А деньги ты не переводи, я справлюсь. Я подрабатываю, работы, правда, много.
— Ну так оплати сиделку ему, и живи сама-то! — возмутилась младшая.
— Чужие руки добрыми не будут. Мы лучше так. А ты кончай злобствовать, а то мы терпим-терпим, а и обидеться можем. Если у тебя мужик козёл, это не повод всем портить праздник, — терпеливо убеждала Нюша, ни слова не говоря о том, что за всё время ни разу не видела пенсии Фрола Ивановича, сама зарабатывает и на него, болезного, и на себя.
Они бы, наверное, до утра ругались, если бы Борис не принёс Нюше её телефон, поющий: «Who Wants to Live Forever» с взволнованным мужским голосом в динамике:
— Анна Андреевна, помоги. Скрутило бабушку нашу опять, — просил мужчина. — Уколи, пожалуйста, пожалей старушку.
— Скажи ему, что у нас праздник, тебе некогда! — сказала громко Катя. — Мы к тебе раз в год приезжаем!
— А вы почаще приезжайте, — улыбнулась Нюша и вышла говорить в коридор.
— Опять Семёновна? — спросил Фрол Иванович, когда старшая вернулась к гостям, которые к тому времени снова стянулись к столу, к салатам и жидкостям, тут же осёкся и стал бормотать что-то невнятное.
С момента ареста Фрол Иванович понял, что самая лучшая, самая безопасная и выгодная роль в жизни — играть полоумного старика. Никому из медработников ты не интересен по старости, называют они это деменцией, и за неё всё тебе прощается. А обычные люди начинают сюсюкать с тобой как с малым дитём, по пять раз объяснять и всячески выражать уважение. Детям, наверное, такое идиотическое к ним обращение терпеть сложно, а вот старикам вполне: старикам скучно, готовы играть и играть. Получалось, что постареть и сойти с ума в обществе что-то, чего достигают самые уважаемые люди, и Фрол Иванович с удовольствием вступил в их ряды. Несмотря на то, что реального помутнения сознания было у старика случаев по пальцам перечесть, он с гордостью играл в жизни привычную роль взбалмошного деда, и сам уже порой терялся, где правда, где вымысел. Нюша знала его хорошо, инвалидное кресло держала для приёма дорогих гостей и позволяла чудить и с врачами, и с гостями так, как ему заблагорассудится — пожил человек, имеет право на любую дурь.