Глава 8.

  Ближе к вечеру Григорий сообщил Дмитрию Ивановичу, что с наступлением темноты пойдет «на охоту». Он так это окрестил – «охота за аномалиями». Старик отреагировал весьма спокойно, правда предупредил, чтобы его молодой квартирант был осторожен. Может быть, он и правда ни о чем не знает? Возможно, действительно не ведает о том, что по глухим проулкам Канта ползают чудовища? Хотя, с другой стороны, вполне вероятно, что старик темнит и не хочет говорить правду из-за боязни того, что поселившийся у него гость сочтет его психом и будет в тайне насмехаться над ним. Но есть ли в этом смысл, если постоялец представился тем, кого верить во всякие сказки обязывает его работа, профессия? Во время предстоящей прогулки Бережной действительно решил не терять бдительность, дабы не натолкнуться на каких-нибудь странных соседей. Его машина стояла во дворе. Когда он заехал во двор, огромная немецкая овчарка по имени Макс свободно разгуливала по двору взад-вперед, привязанная цепью к толстой и прочной проволоке, протянутой через весь двор от ворот до калитки в сад. Даже после того, как хозяин привязал собаку в саду, та еще долго не унималась. И лишь спустя время Макс уморился, свесив длинный розовый язык к земле и на время забыв о госте. Погода хоть и не изменилась, но дождь прекратился, так и не перейдя в ливень. Уже очень скоро мог позвонить Галич и поинтересоваться, как продвигаются дела. Распаковав вещи в своей комнате, детектив стал готовить к походу портативный магнитофон марки «Комет саунд»: достал небольшой параболический рефлектор в виде металлической тарелки, облепленной матовым скотчем, с встроенным микрофоном и проводом для подсоединения к магнитофону. Кассета с чистой пленкой уже была вставлена в магнитофон, а само устройство переведено в режим автономного питания. Также он положил рядом на пол бинокль, записную книжку и заряженный, поставленный на предохранитель, пистолет Макарова. Когда большая спортивная сумка была полностью освобождена от одежды, все перечисленное выше отправилось внутрь нее за исключением пистолета. Его Григорий решил потом заткнуть за пояс джинсов. Свое служебное удостоверение и врученные Галичем фотографии он держал во внутреннем кармане пиджака. Он еще не знал точно, действительно ли недостроенное, заброшенное строение напротив дома Ельчина является удобным объектом для наблюдения, но тем не менее присоединил рефлектор к магнитофону и убедился, что все исправно: что запись ведется не на самой маленькой скорости, а напряжение в источнике питания магнитофона находится на допустимом уровне. В записной книжке он отметил дату, время и обозначил свои действия, дабы не упустить в будущем любую малейшую деталь. Все то же самое он наговорил на пленку, включив запись, а также подробно охарактеризовав свои похождения текущего дня.

  Будильник сотового телефона зазвенел в половине восьмого вечера, однако Григорий проснулся раньше. Он пробудился, словно бы сквозь сон ощущая на себе чей-то пристальный взгляд. И, хотя в комнате кроме него никого не было, все равно стало немного не по себе… Он перевел телефон в тихий режим и убрал в карман висящего на стуле пиджака. Дмитрий Иванович сидел на кухне, во рту его дымились остатки сигареты. Рядом с ним на скамейке лежало старое одноствольное ружье, а сам он был занят изготовлением самодельных патронов: брал из целлофанового пакета пустые гильзы, засыпал в них дробь, затыкал заранее набитыми из картона пыжами. В том же пакете лежала целая кучка капсюлей – пластинок, которые с помощью специальной иглы вставлялись в дно гильзы.

Старик взглянул на Григория.

— А я как раз хотел тебя к ужину звать.

— Спасибо. На охоту собрались, дядь Дим?

— Ну, в общем-то, нет. Просто решил боевых зарядов наделать. Подумал – раз решили сюда прислать уфолога, значит ситуация совсем выходит из-под контроля. Лучше подготовиться заранее. Так, на всякий случай. К тому же тут ведь если не гуманоиды, то другие звери шастают, сынок. – Старик взглянул на детектива, снисходительно улыбнулся и молвил: — Люди, Гриш. Сами люди. Газеты пестрят заголовками о грабежах, убийствах, насилии, и неясно, что с нами будет завтра.

***

  Солнце скрылось, а красноватая полоска света над горизонтом привносила нотки мистичности. Недостроенный дом из шлакоблока находился метрах в ста от дома Романа Ельчина. Вокруг он изрядно зарос высокой дикой травой, а на первом этаже через нее приходилось в буквальном смысле продираться. Внутри строения пахло болотом и плесенью. Возле противоположной от бездверного входа стены стояла высокая деревянная лестница, которая, по-видимому, когда-то служила проходом на верхний этаж. Лестница была шаткая, и один раз, когда Григорий уже был под самым потолком, показалось, что перекладина под ним треснула и сейчас он вновь окажется на земле – будет лежать и корчиться от боли. Однако судьба проявила к нему благородство, и он почувствовал, что Бог в этот вечер был на его стороне. Конец лестницы едва доставал до верха. Бережной снял с плеча сумку, поднял и затолкал ее наверх. Руками ухватился за край пыльного деревянного пола второго этажа. Вновь под ногами сердито качнулась и заскрипела лестница, но он крепко держался за прибитые к балкам доски. Когда он подтягивался на них, то подумал, что спускаться потом, позже в темноте будет труднее; нужно экономить расход батареек в фонаре и не щелкать его без надобности. На втором этаже сплошь и рядом господствовала пыль. Она ощущалась, ею пахло, она чувствовалась под руками и ногами; все вокруг было пропитано ею. Григорий осторожно ступал по полу, боясь ненароком напороться ногой на ржавый гвоздь, торчащий из доски, или споткнуться обо что-нибудь. В углах между темно-серыми бугристыми стенами и потолком луч фонаря четко вырисовывал большие забитые опилками и сгустками пыли полотна паутин. Широкие, липкие и густые они создавали образы глубоких грязных трясин, скрывающих в себе что-то свое, отдельное от этого мира. Казалось, — засунь туда руку, и ее непременно кто-нибудь оттяпает. Под ногами постоянно кто-то копошился: под старым тряпьем, большими обрывками пленок и рабочего материала. Это были крысы. Несмотря на то, что Григорий был всегда силен духом и крепок телом, он вдруг почувствовал легкую муть внутри. Любой американец или немец уже бы блеванул, выплевывая себе на бутсы расщепленный желудочным соком гамбургер или большую франкфуртскую сосиску в куске теста, но только не русский детектив. С неба на городок утомленно глядела луна, словно надзиратель, бесстрашно и холодно окидывающий взглядом запертых за решеткой заключенных. Большое окно выходило прямо на стоящий невдалеке дом. В окнах горел свет. Григорий достал бинокль и стал разглядывать объект. Дряхлый деревянный забор и покосившиеся жалкого вида ворота вопиюще контрастировали с большим, красивым, стильно и элегантно отделанным одноэтажным жилищем. По всей видимости, хозяин уже в скором времени собирался ставить новое ограждение и соответствующие манеру дома, вписывающиеся в общую картину ворота. В противном случае у того, кто здесь жил было нездоровое чувство юмора. Занавески внутри были сдвинуты, однако же не настолько, чтобы закрыть обзор того, что творилось в комнатах. Бережной сразу обратил внимание на форточки: они были открыты в двух из трех фасадных окнах, несмотря на неважную погоду. Это облегчало дальнейшую задачу, связанную с записью разговоров, если, конечно, таковые состоялись бы в доме.  Ветер шевелил ветки растущих вокруг дома яблонь, листья которых серебрил лунный свет. Где-то пела ночная птица, мерное и раздробленное пиканье которой «тьва…тьва…тьва» ассоциировалось с чем-то мистическим и непонятным. Голос этой птицы, скрытой от случайных глаз пеленой темноты, напоминал посвист играющего в недрах души страха. Страха перед неизведанным… Григорий разглядывал окна, точнее – обстановку за ними. Наконец в одном из них появились двое – мужчина и женщина. В груди тут же проснулось волнение, поскольку Григорий узнал в них ту самую пару, о которой ему столько рассказывали. Да, все сомнения отпадали сами собой: это были Роман и Марина.

***

— Одиннадцатое сентября 2010 года. Восемь сорок семь вечера. Я нахожусь напротив дома Романа Ельчина.

Детектив остановил запись, достал кассету из диктофона и вставил ее в магнитофон. Закрепил рефлектор на извлеченной из сумки пластмассовой подставке, вставив изогнутую в виде угла ручку параболы в выемку на поверхности подставки. С помощью глазка для наведения параболы на цель направил микрофон точно на дом Ельчина. Покрутил регулятор уровня идущей записи: поставил белую стрелку на указателе магнитофона посередине между положением «тихо» и «громко», чтобы улучшить качество записи насколько было возможно. Затем достал маленькую цифровую видеокамеру и включил ее, увеличил масштаб съемки на полную мощность. Расстояние между домами отвечало требованиям удачного маневра и манипуляций ночной съемки. Марина была красивой, очень привлекательной тридцатилетней женщиной с русыми распущенными волосами и изящной фигурой. Роман – сорокалетним сутулым здоровяком с далеко неатлетичными и неидеальными, но внушительными формами тела. Казалось, несмотря на уже немолодой возраст и исчезновение некоторого количества волос на голове, он стал выглядеть лучше после того, как был запечатлен на снимке, лежащем у детектива в кармане. Записать разговор удалось, хотя он был коротким, а сразу после него Ельчин с Мариной занялись любовью. Камера записывала все – от обнажения Романом и ласкания зрелых, полных грудей его спутницы (которая в свою очередь запускала раскрепощенные пальцы к вожделенному мужскому достоинству ее ухажера) и до последнего движения любовников, обнимающихся, целующихся и предающихся утехам на диване.

Луна висела уже над тополями, вовсю извещая о том, что ночь вступила в свои права. Желтый глаз тои дело скрывался за плывущими по небу облаками, гонимыми прохладным ночным ветром. Из предшествующего соитию диалога стало ясно, что встречаются Ельчин с супругой Галича уже давно и прекращать свои тайные похождения не собираются. Вдруг Григорий резко поднялся с корточек и едва не выронил камеру. То, что он увидел в ее глазке, заставило встрепенуться его нутро. Спустя пять минут после страстного оргазма Роман поднялся с дивана и начал… меняться. Когда детектив выключил камеру и положил ее на пол, он взял бинокль и через него вновь воззрился на окно. Его тело пробила крупная холодная дрожь, которая, казалось, ударила током по клеткам мозга. Рядом с укрывшейся покрывалом улыбающейся девицы, глаза которой в прямом смысле слова горели кроваво-красным огнем, стояло жуткое, странное существо, чем-то напоминающее гигантскую двуногую кошку из «Лунатиков» Р. Эдвина. Когда сгорбленная тварь повернула свою демоническую, одутловатую морду с тяжело моргающими, поблескивающими глазами-блюдцами в сторону окна, детектив отступил назад, словно чудовище глядело прямо на него и знало о его присутствии рядом. В ту же секунду раздался треск, и Григорий почувствовал, как под ним ломаются гнилые доски, а он стремительно летит вниз.

***

— Не надо, Вадим… Пожалуйста, не делай этого!

— Ты не понимаешь, братишка. Может, потом, когда-нибудь, когда тебе исполнится по крайней мере пятнадцать, ты поймешь, что такое любовь. Что с ней шутить опасно; к ней нельзя быть готовым, ее не побороть, от нее можно ждать чего угодно и когда угодно, и она редко приводит к чему-нибудь хорошему. Редко. Просто запомни. Это опасная штука. Опасная. — Парень закрыл глаза. Из них тихо катились слезы. – Уйди с дороги, Гриша. Дай мне выйти, больше от тебя не требуется ничего. Просто уйди.

— Скоро приедут родители! Что я скажу им? Умоляю тебя, повесь ружье на место.

Маленький мальчик еще десять минут назад играл на улице с друзьями. Теперь же по его чумазым щекам бежали слезы. Он тер лицо испачканными кулачками, а когда оказался замкнутым на веранде с разбитым носом, то услышал, как снаружи раздался выстрел и залаяли собаки. Позже он вспоминал, как плакала мама, отец, сестры, родственники, да и он сам над телом своего брата и думал, что никогда в жизни не поймет…

Зачем?

Почему все должно было произойти именно так, как произошло? Почему люди стремятся к смерти, ведь смерть – это страшно. В ней нет места жизни, нет ничего…

Просто запомни.

Это опасная штука.

Опасная.

Когда глаза Григория открылись, то ему показалось, что он мертв, что перед тем, как отправиться в мир иной человек переживает (так принято) самые запоминающиеся события жизни заново. Он вновь в них участвует, вновь примеряет на себя все происходящее, вновь получает моральную травму, психологическое потрясение или же переживает ни с чем не сравнимое, почти астральное чувство восторга, радости и волнения, которое когда-то уже довелось испытывать. Какое-то время он лежал, не двигаясь, боясь пошевелиться, опасаясь того, что с ним может произойти в следующий момент.

Почему, пронеслось в голове, почему люди так стремятся к смерти? Ведь в ней нет ничего хорошего.

Нет.

Теперь он осматривал пространство над собой более осмысленно. Странное место… В голове пульсировала боль. Немного тошнило. Воздух был какой-то свинцовый, было трудно дышать. Если необходимо было собраться с мыслями, то этот момент уже наступил. Хотя зачем мертвому собираться с мыслями?

(Нужно, если ты пока еще живой. Нужно!)

Вспомни «Привидение» с Патриком Свейзи, герой которого до последнего момента не мог понять и поверить в то, что он мертв. Будучи призраком, он еще некоторое время пребывал на земле. У него были незаконченные дела, которые нужно было выполнить. А когда он с ними разобрался, двери рая раскрылись перед ним. У Григория вроде бы тоже были дела. Он выполнял служебное задание, вел расследование. Он наблюдал за парой, что начала заниматься…

Ну конечно!

Так все и было. Потом он наступил на прогнившие насквозь доски пола, а за пару секунд до этого увидел…

Голова болит! Ее словно железом залили. Дышать с каждой минутой все тяжелее, будто воздуха становится все меньше, и ты ничего не можешь с этим поделать. Это было похоже на какое-то мрачное подземелье. Мозг Григория лихорадочно работал, но он ничего не мог понять. В обе стороны тянулся источающий какое-то непонятное красноватое свечение, заполненный легким туманом, коридор. Мужчина долго смотрел на стены глазами, исполненными страха, и чем больше он пытался подавить в своем сердце прорывающуюся наружу панику, тем меньше оставалось сил отличить явь от кошмара. Стены… это были даже не стены, а что-то вроде твердого густого сплетения непонятного вещества, напоминающего кость. Отверстия, что были образованы на нем, походили на разных размеров дырки в стенках гигантского сыра. А за ними – темнота.

Силы покидали Григория.

Он чувствовал запах… странный запах, исходящий из пространства этого жуткого коридора. Запах, не похожий ни на что другое. Это уже точно был не тот дом, откуда Григорий наблюдал за трахающейся парой странных любовников. Здесь пахло не так, как там, дышалось не так, как там; здесь все, абсолютно все, было по-другому. Когда Бережной поднялся, с трудом двигаясь и часто дыша, и осторожно подошел к «окнам», чтобы посмотреть, что находится за ними, то долго стоял в оцепенении. Когда же оправился от шока, понял, что это сон – страшный и мучительный. Он хотел в это верить, чтобы поскорее проснуться и вернуться в реальность. Но он все не возвращался. Не возвращался и продолжал пребывать здесь, в этом сне – затянувшемся и неприятном, душном и затхлом, невероятном и пугающем.

— Гриша…

Его округлившиеся, кричащие от страха глаза прошлись взглядом по коридору, но никого не обнаружили.

— Гриша.

Голос скорее напоминал шепот.

— Здесь кто-то есть? – Бережной уже не соображал абсолютно ничего. Из его тела словно бы какая-то неведомая сила высасывала энергию. От недостатка воздуха веки тяжелели и с трудом поддавались контролю. – Кто здесь? Кто?!

— Это я, Гриша, я. Тебе нужно уходить отсюда. Они будут с минуты на минуту.

— Кто? – выдохнул Григорий и вдруг его руки задрожали, а голова была готова в любую секунду разлететься от пульсирующей в ней боли.

Перед ним стоял его брат.

— Вадим?

— Я пришел помочь тебе, брат, — голос звучал ровно и уверенно. – Тебе нельзя здесь оставаться.

Лицо старшего брата было равно таким же, как и до его смерти – серьезным и измученным. Тон – поучительный и мягкий.

— Там… снаружи… ничего нет. – Григорий делает глубокие вдохи после каждого слова. – Пустыня… Красная пустыня до самого горизонта, а в черном космосе… с бесчисленными звездами синий… шар, почти… наполовину скрытый… тенью. Это Земля. Это наша… планета. Она там. Она там, а я здесь… Где я нахожусь? Что здесь происходит?

— Ты сейчас в том месте, что питается твоими страхами. – Голос не изменился ни на йоту. – Оно высосет из тебя жизнь. Сожрет тебя.

— Ты… — Григорий помедлил. – Ты умер. Тебя нет. Меня просто лихорадит от этой проклятой духоты, и ты лишь в моем воображении. В моем чертовом воображении.

— Я не говорю, что ты прав, но и не утверждаю, что ошибаешься, — все тот же спокойный, шокирующее спокойный голос брата. – Но ты должен знать одно: я буду жить, пока жив ты. Я живу в тебе, братишка, в твоем сердце. Дай мне руку, чтобы я смог помочь тебе вернуться назад. Я не позволю тебе умереть. Ты выберешься отсюда. Выберешься. Не допускай ту же самую ошибку, что я допустил много лет назад. Дай мне руку, братишка, дай.

Григорий вытер тихо катящиеся слезы и наконец решил прислушаться к словам своего старшего брата.

А потом сразу где-то позади раздались шаги. Шаги крадущейся в тумане смерти.