Собеседник фыркнул.

       ‒ Так ведь нет, ‒ продолжал служитель, ‒ мы когда в Лозерте, значит, были, ну стали там в хлеву на постой, у крестьян для похлёбки кое-чего… позаимствовали, готовим. И тут вижу: эта в дверях стоит, облизывается. Я ей: «Хочешь к нам?» и отхожу, показываю добычу в цепях и лохмотьях. А она: «Если кормить будете». Я: «Как звать?», она: «Не знаю», я: «Ты местная?», она: «Как пришла, так стала». Ну тогда и понял: что-то тут не то. Похлёбки-то ей плеснул, а сам людей послал выяснить, от кого дурочка сбежала, видно же, что чья-то. Да там и монастырь неподалёку, в них ведь таких держат. Только, вот, и удалось от людей добиться: пришла за пару дней до того с севера. О прошлом своём ничего не знает, кроме названий пары деревень, в которых раньше была, и того, что кто-то там ей помогал, а другие ‒ потешались. Делать ничего толком не умеет, перебивается милостынькой, а у самой плащик вон, какой и фибула ведь серебряная.

       ‒ Ну!

       ‒ Да точно! Что же я, серебра не видел?!

       ‒ А почему она до сих пор при хозяйке? Да и плащ…       ‒ А вдруг она такая какая-то! Оно надо? Навечно проклянёт ещё!

       ‒ Понятно. И что потом?