Брагу девы весёлой Выпью, коль захочу я,
Только на пользу ль будет?
(Сага об Эгиле. Глава XLIV)
Нужная карта была живо составлена и скреплена королевской печатью. Происходившие из старой, как они сами утверждали, сенаторской знати писцы, успевшие послужить не одному и не двум королям, хорошо знали своё дело. Но мало было написать указ. Важно было то, как он будет исполнен. Проживший, как уверяли, больше трёх десятков лет (то есть жизнь, очень долгую для представителя своего, жестокого и благородного ремесла) полководец, побывавший на службе и у отца, и у деда нынешнего повелителя не кривил душой, советуя тому, что следует делать. Деянием полезным и, без сомнения, достойным короля, считал он поход на Вечный Город. Концом, приличествующим воинственному правителю, ‒ гибель в бою, чуть менее почётным, но и не позорным ‒ конец от рук собственных нечестивых дружинников. И во всяком случае: и от своих, и от чужих клинков он сможет защищать господина с верным мечом в руке, сражаясь до последнего, до тех пор, пока они оба не отправятся в те края, где воинственный Херьян поджидает храбрецов. Но всё может быть куда хуже.
Плен. О, это страшное слово! Этот единственный слог, способный перечеркнуть тысячу имён, стереть в порошок честь целых родов, превратить воинов в крестьян, а свободных ‒ в рабов! Из центра зала, где он теперь был, маршал оглянулся на королевский стол. Как раз теперь от него с учтивой поспешностью в своих чёрных балахонах с притороченными к поясам походными чернильными приборами удалялись писцы. Ну, за этих-то можно не волноваться! Там, где короли и их приближённые бывают неграмотны, где пергамент, порой, ценится дороже написанной на нём книги (хотя бы по той причине, что мало кто способен её прочесть, а из прочитавших ‒ понять), где на заключение сделок берут маленьких детей потому, что главный путь их скрепления ‒ память, такие люди будут нарасхват. Кто решится обидеть мудреца, который, быть может, один на много дней пути вокруг способен прочесть или написать нужный тебе документ?! Пиршественный зал огласил охрипший от вина и песен голос одного из дружинников. За этих тоже можно не беспокоиться. Конечно, если вдруг кто-то из воинов останется в одиночестве, он может закончить свою жизнь лишённым больших пальцев рук, прислуживая в какой-нибудь дальней стране. Но куда более вероятен другой исход: ощетинившись мечами и копьями, защитившись прочными щитами, несколько воителей, сочтя схватку проигранной, прорубят себе путь к свободе, где очень скоро попадут в дружинники к другому королю или графу, не исключено, что и к разбившему их войско. И если тот, конечно, не безумен и не желает разделить печальную участь соседа, то вынужден будет угождать им пирами, красивым оружием и храбрыми военными походами. Даже юный король (которому, разумеется, подобного бесчестия он ни в коем случае не желал) вполне может остаться управителем на собственных землях, хотя, конечно, и от чужого имени в ещё более шатком, чем теперь, положении.
Пытаюсь писать ориджи про кровь, смерть и феечек. Буду рад вашим отзывам от сравнительно миролюбивых, ‒ просто набить мне морду до более критических, ‒ распечатать работы и сжечь на них автора.
