Собственная судьба в случае пленения ‒ вот за что маршалу Ториру* следовало беспокоиться. Он, правда, мог приказывать даже самым храбрым воинам, происходившим от славнейших предков, но лишь до тех пор, пока за ним стоял господин. Не смотря на собственную роль и в грядущей, и в недавно закончившейся битве, и во многих, что случились до неё, он считался лишь провозвестником чужой воли. Не главой войска был он, но лишь устами его начальника. А что бывает с членами, когда их отсекают от тела? В случае, если речь идёт о господине и его, хотя важном и почтенном, но слуге, ‒ примерно то же, что вот с этими несколькими несчастными подростками, женщинами и девушками в обгоревших лохмотьях. Эти, очевидно, жители селения, осмелившегося поддерживать предыдущего короля, теперь ютились в дальнем углу зала под присмотром одного из подручных тезаврария.

       ‒ Шлюхи и отродья из Эгисхайма, ‒ хитро подмигнул старый служитель, ‒ господин Торгрим* пошёл к королю узнать, что с ними делать. Думаю, маршал Торир может, если пожелает, с ними немного и пошутить, раз уж пировать закончил.

       ‒ Ну! Было бы с чем шутить! Лично я тут только скелеты вижу, что после голода, войны и мора, как правило…

       Он замолчал, встретившись взглядом с, пожалуй, единственной, кто здесь заслуживал внимания. Небольшого роста, но грациозно сложенная (насколько позволял судить не новый, но всё ещё добротный с аккуратными заплатами синий плащ, застёгнутый фибулой из белого металла) рыжеволосая девица с удивительно светлой кожей и серо-зелёными глазами молча смотрела на него.