— Вы чего вообще? Вам самим не стыдно? Вы о чем вообще говорите? О каком жребии, о каком аукционе? Я на двух работах работаю и ребенка одеть не могу, а вы аукцион хотите провести? Мы с вами говорим о детях или бронзовых статуэтках?

— Вот только не надо меня стыдить, — неожиданно резко ответила Валентина Николаевна. – Здесь все хотят своих детей отдать в этот чертов лицей и готовы пойти на всё! Депутат хочет пристроить свою дочурку! Черт возьми, что в этом плохого? И я хочу туда Костика пристроить! И если ради этого надо включить в список мелкую мазурку и дочку Поляковой, включу и не поморщусь. Никто ведь от этого не пострадал! Я хотя бы не раздаю рабочие места!

Взгляды всех присутствующих были прикованы к ней. Глава родкома осеклась, посмотрела на разгневанную Елену Александровну… и ехидно продолжила.

— Плевать, расскажу. Вы ж ничего не знаете. Мазур обещал нашей учительнице, что если его дочь окажется в «Бунина», там же будет работать и сама Полякова. Вот она и подбирала такой список, чтобы те, кто в него включен, были на её стороне. Рассчитывала на наш авторитет. Кто же знал, что господин музыкант окажется таким принципиальным? – она насмешливо посмотрела на Илью.

— Это… это… — Коробова покраснела, не нашла, что добавить и, не возвращаясь на своё место, пошла к последней парте и села за Димой, положив голову на руки, как наверняка много раз делала в детстве.