Твои глаза - наркотик
Новая школа

Кокичи резко открывает глаза в холодном поту. У него сильно трусятся руки, малюсенькие зрачки уставились в потолок, сильно пульсируя. «Господи, господи, господи…» — с глубоким выдохом, Ома прикрывает глаза, протирая лоб и глаза своими хрупкими покоцанными ручонками — «…опять этот сон…» — он присел на кровати, чуть отодвинув объемное одеяло, и потянулся к стакану и горстке таблеток. Антидепрессанты, если быть точным. Кокичи и сам не помнит, когда так рьяно на них подсел, но это уже не так важно. Дрожащими руками Ома проглотил таблетки, запив их остывшим чаем со вчерашнего дня. Вокруг кровати валялось столько мусора: пачки от таблеток, пустые бутылки от тоника или алкоголя, старые фантики от конфет, вчерашняя, позавчерашняя и так можно до бесконечности, одежда, книги, карандаши, бумажки, лампа, стулья, посуда и фотографии.

— ужас… — прошептал Кокичи, потирая глаза, другой рукой придерживая себя за лоб.

Один из многих отвратительных дней — перевод. Перевод в другую школу. Сколько он сменил школ за последние 4 года к сожалению не известно, потому что их список даже не помещается на сотнях бумажках. Что же служило такой отчаянной попыткой перевода — боль. Его многолетняя боль, которая выплескивалась в очередной момент в туалете школы, заканчиваясь госпитализацией. Боль, когда Ому грызло изнутри, сжирая его сердце, затем легкие, оставляя его без воздуха, в первую очередь без души. Но и другая боль, которую он наносит на свое тело — его наркотик. Ведь правда, одно лишь лезвишко может заглушить такой массив душераздирающей боли, правда не в силах ее убрать. Кокичи из тех, кто не может выкарабкаться из своих проблем, но как многие считают, что он натворил — его головная боль — это не так. Как раз тут его и отличие в том, что не он закапался в могилу, а его закапали живым, сделав из него монстра, который способен выжить, питаясь лишь отходами и причиняя себе боль, напоминая, что он еще человек. Ома уже оделся, на нем были старые рванные широкие штаны, однотонно чёрная футболка, размера на 3 его больше, и толстая зеленая кофта. Напихав в сумку учебники, тетради, в общем, все нужное барахло, Кокичи накинул ее на плечо и поплелся в очередную новую школу коротких мучений, которые продолжаться уже в другом заведении.

На небе пасмурно, не удивительно, ведь таким выглядит каждый день фиолетоволосого. Кофеин в двенадцати кружках утром, и доза сигареты в дороге. Он что, пытается себя убить? Возможно да. Почему возможно? Потому что еще никто не знает, что ждет этого маленького доброго и глубоко сердечного человечка в жизни. Хотя он бы так о себе не сказал, не любит Ома такого. Считает себя бесполезным миру, никем, ничем, пустотой. Пустотой. Глюком в программе, которого не должно существовать. Мусором. Хотя даже не зная, что может ждать его впереди.

Он идет по асфальтной дороге, пиная серый серый камень в серую серую лужу. Однотонный мир. Кроссовки то и дело ширкают по дороге изношенной грязной подошвой. Ноги Кокичи такие тонкие, как и впрочем все его тело. Все равно все видно даже под такой большой одеждой. Руки, ноги, стопы, пальцы — все в бинтах и пластырях. Почему? Очевидно. Как раз этими хрустальными пальчиками Ома подносит сигарету к своим пухлым красным губам, вчерашне ободранными до крови, и втягивает дым. Ресницы вздрагивают и опускают веки вниз, к синим мешкам под глазами. Легкие наполняются ядом, обжигая стенки, и Кокичи выдыхает, открывая красные опустошенные глаза.

«Господи, дай мне сил пережить этот день…» — Ома смотрит в небо давно безнадежными глазами и доходит до тех самых проклятых всеми и везде ворот здания. Кокичи посмотрел на него, и оценил высоту, с которой в принципе можно рухнуть. Вокруг школы ходили толпы людей и так громко смеялись, что глубоко задевали Ому и заставляли его глаза слезиться. Он накинул на себя капюшон и быстрым шагом направился внутрь. Смех, смех, смех, СМЕХ. О Господи, как этот смех драл бедного мальчика. Глаза начали бегать из стороны в сторону, сердце быстрее зашевелилось, паника. У Омочки началась паника. Он уже просто бежал по бетонной дорожке к входным дверям.

Резко отворив их, Кокичи просто пулей влетел в холл. «Все, все хорошо, я внутри, тут никого нет, тут тихо, зайка, успокойся…» — успокаивал себя фиолетоволосый, глубоко вздохнул и распахнул пушистыми ресничками глазки.

— Неет… Неееет… — перед глазами возникла картина толпы, веселящейся в каждом уголке, она смеялась, смеялась так громко, что буквально звенела в ушах у Омы. Резкая паника, Кокичи съехал по стене на пол, дрожащими руками ища на что опереться, глаза то и дело бегали то в одну сторону, то в другую, зрачки вообще пропали, нет, они не пропали, а сузились до такого состояния, что бедного омежку можно было с песней отправить в психушку с диагнозом «шизофрения». «Нет, нет, нет! Господи, нет! Кто-нибудь, помогите, помогите! Они смеются, они все, они считают меня психом, нет, нет, нет! » — Ома вот вот сойдет с ума, сердце бьется как бешенное, дыхание ускоряется и…

— хей, с тобой все хорошо?… — Кокичи замер, как мертвый — аэм… у тебя слезы.. что-то случилось?.. — бедный мальчик медленно повернул голову влево.