На подступах к Лысой горе.
Полуденное солнце припекало буйну голову Ивана и, по всей видимости собиралось нанести ему солнечный удар. Наш удалец вновь тащился по главной тропе Дремучего леса в сторону захолустья именуемого в прошлом “Кощеево Царство”. Вокруг Ивана раскрывались такие красоты дикой природы, что у любого натуралиста перехватило бы брюшную полость от счастья. Ну, это у натуралов, так сказать. Но Иван ещё не определил своего места в жизни, частенько терял ориентацию и смотрел на все под тупым углом. Посему красоты эти были ему по боку, а вот мучившая организм жажда — нет.
—Ну, хоть бы речка, ну хоть бы ручеек…..—с трудом ворочая шершавым языком бормотал Иван.—Ну, хоть бы лужа какая.
Тропинка петляла среди деревьев и кустарника. То, вздымаясь на пригорки, то, проваливаясь в неглубокие овражки, она бежала и бежала вдаль. В правом глазу Ивана постоянное мелькание древесных стволов стало сливаться в одну размытую картинку.
—Фокуса нет—вот в чем фокус!—скаламбурил Иван.
Наконец за очередным поворотом тропа стала несколько шире и в сени дуба, Иван увидел торговый ларек-автомат. Все внутри нашего героя возликовало. Добрый молодец, напрягая остатки сил, опрометью кинулся к нему в надежде раздобыть водички и напоить свое тело.
Однако не успел Иван ещё приблизиться к торговой точке, как в воздухе просвистел какой-то снаряд. Хлюпающий звук донесся до растопыренных ушей Ивана и заставил обернуться к упавшему предмету.
—Эй, соколик!—всё тот же колобок, но теперь грязный и потрепанный, обратился к Ивану.
—Не курю и вам не советую!—отрезал Ванька, предвосхищая дальнейший разговор.—В репу не хочу, могу отвесить по тыкве!
Колобок хищно улыбнулся щербатым ртом собираясь что-то сказать, но Иван коротко разбежавшись снова послал его в полет над лесом.
—Га-а-ад!—истошный крик улетающего кругляка прорезал тишину леса и замер вдали. Иван прислушался, но на сей раз криков, типа “Гол!!!” и “Шайбу-шайбу!” не последовало. Видать, промазал, подумал наш герой и вернулся к ларьку.
Торговый автомат тихо гудел и подрагивал. Большое количество надписей на забугорном языке никоим образом не просветило Ивана и русским-то владевшего с трудом. Нахмурив черные полоски бровей и уперев грязный палец в надписи, Ваня пытался, однако, связать буквы вместе:
—Пи и Е….Пие…Сь..Пиесь..И. А, ясно— Пиеси. Ка…ко.., черт! ..Какало? Вот упыри! Ничё не понятно! Писи-какало? Пиеси-коло? Можь ваще на фик Песи-кола?—рассмеялся он.—Да таких и слов-то нет на свете!
Тем временем, жажда взяла его за жабры так, что больше ничего не читая и не о чем не думая, он дернул торчавшую из автомата ручку и с трудом перехватил вылетевшею ему прямо в лоб банку. С мудреной затычкой Ивану возиться было недосуг, и он вскрыл емкость одним укусом белых, и давно не молочных, зубов. Жесть банки, поддаваясь напору, возмущенно скрипнула, и жидкость забулькала, струясь по Ваниной глотке вниз. Так же он расправился еще с тремя банками. Но при последней расправе, пытаясь выжать все до капли, Иван запрокинул голову повыше и взгляд его синих глаз уперся в корявую надпись наверху автомата.
—Квас что ли в ассортименте у них?—спросил сам себя Ивашка.—Ну-кась прочтем….
Надпись скорбно гласила: “Не пей, козленочком станешь!”
Иван пожал плечами и, подумав с минуту, нацарапал на заморском автомате, очень кстати подвернувшимся гвоздиком, русскую транскрипцию очень неприличного слова. Затем, отступив на два шага, он полюбовался своим наскальным творчеством и беззаботно насвистывая, зашагал к дороге.
На лбу его, невидимая хозяину, но заметная издаля, проступала жирная синяя надпись: КАЗЕЛ.
В это время из чащи выступили два Серых Волка. Оба в дым пьяные, желтоглазые и жирные до безобразия, но при этом очень пушистые. Они тупо уставились на Ваньку, щеря в нехорошей улыбке свои гнилые клыки и тот, что был справа, сыто рыгнул.
Иван, в общем-то любивший животных, улыбнулся в ответ.
—Че ты лыбися, козел?—задумчиво спросил один из хищников.
—Козел? —переспросил Иван.— Cela vous a moi? Это вы мне?—поправился он.
—А toi le monstre! Ici plus de boucs sont absents! ( Тебе урод! Тут больше козлов нет!)
—Mais apres le bouc — il faudra repondre! (А за козла — придется отвечать!)— прогнусавил Иван.
Дальше разговор пошел на французском. Как выяснилось позже, Серые прибыли из-за Бугра подлечить свои измученные от переедания организмы в местной целебной грязи и развеяться. Беспорядочное увлечение Бабушками Красных Шапочек не только привело к ожирению, но и напрочь лишило их потенции (не вспоминая уж о житие с тремя свиньями в хлеву, который те гордо называли—Наш домик.) Все это было рассказано в ходе великосветской беседы, а затем собеседники обменявшись бранными словами, просто полезли в драку. Как говориться, в красном углу ринга…Иван не спеша бил обоих волков ногами, стараясь не попортить заморских шкур, которые уже облюбовал себе на полушубок. Может, и на шапку ещё выкрою, прикидывал он, молотя обидчиков. Те же, трусливо прикрывая интимные места хвостами, бездарно пытались увернуться от подкованных Ванькиных лаптей и отступали назад к деревьям, желая поскорей смыться.
Перевес был явно на стороне Ивана. Гнилые клыки щелкали и с хрустом ломались о железо лошадиных подков на Ивановой обувке. Впрочем, драка закончилась в тот момент, когда на одном из Волков позорных треснула молния. Его пушистая шуба разъехалась в стороны и обнажила истинный полинялый мех зверюги. Два кандидата на одну клетку в зоопарке мрачно подняли лапы в воздух.
—Сымай прикид жива!—скомандовал Иван.—Оба! Ну!
Покорные судьбе загрантуристы, скинули шубы и поспешили в чащу.
—Все равно—казел!—донеслось до Ивана.
—Пошли к чертовой матери, собаки бешенные!—увязывая мех и запихивая его в котомку, крикнул им в след победитель.
Примерно через минут десять энергичного движения по тропе, во время которого повеселевший Иван голосил непристойные частушки, молодецки присвистывал и рубил суковатой палкой, изображавшей меч, торчащую по краям крапиву, изображавшую собой г-на Бессмертного, о своем существовании ему напомнил его мочевой пузырь. Разом веселье покинуло Ивана и он огляделся в поисках туалета. Ни чего подходящего в пределах видимости не нашлось, поэтому Ванюша метнулся к ближайшей моховой кочке, такой большой, что целиком скрыла его от посторонних взглядов с дороги и торопливо стал возиться с завязками штанов. Наконец, когда штаны поддались, Иван повернулся к кочке, закрыл глаза и сосредоточился.
—Ты чего это удумал, козел?—прозвучал утробный бас и прямо на Ивана уставился сердитый глаз. От неожиданности Иван чуть не оконфузился как дитя малое, но справился с испугом.
—Сам ты – козел! —буркнул он.—Ну-ка отвернись, мне дела справить надо.
Моховая кочка зашевелилась и поднялась в рост. Два с половиной метра нависли у Ивана над головой и обладатель обезьяньей рожи гневно хрюкнул.
—Я те ща справлю, я те ща так справлю…. Ты у меня год, поганец, лес чистить будешь!
Иван заворожено смотрел на этакое чудо-юдо, забыв и про нужду и про штаны. Они соскользнули у него вниз и лежали на сырой земле.
—А!—слюна капала из приоткрытого рта Ивана, который пребывал в прострации.
—Б! —отозвалась кочка и, протянув к Ивану ручищи, стала его одевать. Натягивая на него штанишки и заправляя в них, все, что надлежало заправить, кочка ласково втолковывала:
—Пойми ты, человече, если ты напачкаешь тут, потом другой придет, напачкает, так ведь все загадить можно! Ты не думай, что я зверь какой, я—Лихо Одноглазое, я все понимаю! Ни чета Кинг-Конгу какому-нибудь заморскому конечно, по небоскребам не лазаю, но за порядком следить успеваю!
Когда Иван был одет, Лихо отступило и, придирчиво оглядев его, добавило:
—Ну вот! Козел! Тьфу, ты…. Орел, говорю, мужчина! Только надпись со лба сотри, паскудно выглядишь! Дальше у Лысой Горы, засмеют тебя наши бабы.
Когда Ивана отпустило и смысл услышанного дошел до него, он попытался, сведя глаза к носу разглядеть у себя на лбу надпись. Чуть не окосев от натуги Ванька так ничего и не увидел.
—Ну, давай помогу, что ли?—сказал обезьяноподобный и, послюнявив палец, провел им по лбу Ивана.—Все, свободен!
Лихо вывел Ваньку на дорогу, хлопнул по спине лапой и пожелал:
—Скатертью дорога!
Дорога действительно впереди была как скатерть и после слов Лиха, сама понесла Ивана на себе, как лента транспортера. Иван присев от неожиданности, унесся на ней вдаль и поэтому не слышал слов мохнатой зверюшки:
—Не буди Лихо, пока оно тихо! Пойду вздремну, а ты покатайся милок пока по Кольцевой.
