Пустые бутылки звонко ударялись об ноги, с характерным треском бились об землю и, хрустели под нами уже блестящими осколками от лунного материнского света. Я изредка поднимал голову повыше, смотря на звёзды – таял, поникал, плывя по течению этого молочного, окутывающего потока с ног до головы, извиваясь в нём так непринужденно, словно вечно, как змея в земной глади, и был таков. Далёкий предвещающий свет маяка, вскоре ставший обыкновенным светофором на переулке, ознаменовал наше богатство.

  Из-за дверей несло жутким сухим перегаром и пряным алкоголем. Стихия запаха разошлась на два фланга: с одного веял невероятно острый на нос «Бакарди». С другого же, полевее, медленным танцем подвивал слегка кислый Кальвадос. Обе бутылки на столе были полупусты, менее чем в метре от них валялась клоака самых разных опустошённых склянок. Переступив через порог и оказавшись в кабинете Роя Сандерса я встал столбом, нахмурив мордашку мученика, и стал ждать, когда он наконец произнесёт хоть слово. Слегка пошатываясь, попутно в приглушенной манере отрыгивая весь ужин, употреблённый незадолго до нашего прихода, он привстал из-за стола потерев лысину, а после уселся обратно с противным треском, что молнией разнёсся по небольшому кабинету. Побив большим пальцем по сигаре пепел тотчас устремился в пепельницу, поднеся к носу он с чувством пригубил её, внимая весь аромат сочного табака откинувшись в кресле и почёсывая понемногу своё предательски огромное пузо. С силой затянулся и, обождав с пару секунд, став  паровозом высвободил густой едкий дым наружу. Туман рассеялся по полу словно после ливня в знойный день, оставив лишь ощущение пустоты, печали и скребущей душу тоски.