Размытые линии заката вскружились над ухоженным палисадником. Оранжево-желтые отблески с нетерпением прыгали чрез улочки и дома на перегонки, за углом скрылись и мы, выжидая покупателя в тенях уходящего дня. Вечер алел, конницей пробегая по нашей гладкой коже. Все мы, в том числе и я сам – будто сделанные из лака, блестели под тысячами самых разных световых плясок алого Солнца, его диск неспешно скрывался из виду, уходя за горизонт постепенно, медленно, но в то-же время так быстро, что уже спустя двадцать минут настала тьма, и её атрибуты: полумесяц на голом небосводе занимал малую его часть; звёзды, мигая наращивали свой яркий свет, бегая на чернеющем полотне как маленькие детишки в яслях, без устали летящие по первому зову воспитательницы на обед.    

  Он не представился. Пожал мне руку, холодно посмотрел, не произнеся ни слова. Я протянул ему свёрток. Обстоятельный мужчина очертил в суматохе глазами всех нас, резко достал из-под мышки пижонский кожаный бумажник и, взмахом руки вытянул полную пачку купюр на резинке. Я не церемонясь забрал и скрыл её под майку, почувствовав лишь как тяжёлая кипа бумажек спустилась вниз глубокого кармана штанин. «Мать честная», – от удивления вырвалось у моего друга Бари, тот сразу же похлопал себя по губам. Немного замешкавшись на месте, шустро скрылись аккурат вдоль дряблых заборов и двинули по проторенной дорожке на встречу с Роем, он то, чёртов скряга, и должен был вознаградить наши старательные труды. Шли гордо, мерно ступая ногами по бурьяну и траве, будто мессии, продвигались к последнему оплоту, последней заставе…