Он повернулся к ней и взял в ладони ее лицо.

-У тебя губа задирается с одной стороны из-за шрама… — заметил он. – Ты теперь… Зайка. Кривая Зайка!..

Она, было, дернулась, но осеклась, видя, как заблестели его глаза.

-Шрамы видно… — пробормотал Роджер, едва слышно. – Но это не страшно… Ты – красотка, Ли! Ты… Да хватит уже болтать!

И он притянул ее личико к себе, а она глядела, как приближаются его глаза, красивее которых в свете больше и нет, она ловила его дыхание, горячее, становившееся прерывистым.

-Роджер… — пролепетала она.

-Ли… — его голос охрип, – Ли, я люблю тебя!.. Ты слышишь? Ты понимаешь меня сейчас, Ли? Я люблю тебя больше всего на свете! И не потому, что ты… не только потому, что ты – премиленькая девчонка, глядя на которую дух захватывает, о, нет! Хотя, даже шрамы твои ничего не испортили, ибо пора тебе уже понять, что красота, Ли, не только в прелестных чертах лица. Вспомни Рози… Хотя, нет! Ее, как раз, лучше никогда больше не вспоминать! Но она была картинкой, да только смотреть на нее теперь противно… Ты же… Ты – мой солнечный зайчик, чье тепло спасло меня, чей свет выволок из тьмы!.. Господи, что я несу?!

Роджер захватил ее губы, не давая опомниться, вздохнуть… умереть не давая. И Лилибет чувствовала, как тепло разливается по ней, как горячо в груди, как нестерпимая нежность, топившая их обоих, выносит из реальности, из этого старого замка, вон из дождя… И уже не стыдясь, Лилибет плакала в его жарких объятиях, по которым так скучала. Плакала она, принимая его, силу его и нежность, так давно копившуюся, что стонал он, прижимаясь губами к ее шее, без конца шептал это свое коротенькое «Ли» и снова стонал от самой сладкой боли на свете – боли щемившего от нежности и восторга сердца, которому тесно в груди, которому мало обычных ударов. Так мало! И оно билось в ее грудь, его сердце, билось и билось, а она чувствовала его и забирала навсегда…