“Параграф 7

“Ищу копрофила – плачу хорошо” – висело обьявление на давно заброшенной остановке.
– Конченные извращенцы, откуда вы тут беретесь?! Я сорвал свежую записку на облупившейся красками стене, смял ее и сжег. Затем сидел и смотрел, как скомканная бумага превращается в пепел. В зубах висела сигарета и не давала покоя глазам. Зимняя пора в этих горах всегда прекрасна, легкие наполняются свежестью и проветривают душу. Отец всегда говорил: “Если чувствуешь, что ты потерян и одинок, то подними голову и присмотрись”. Вчера, когда я вышел ночью на улицу и зажег сигарету, я вспомнил слова отца и поднял голову. Миллиарды тусклых звезд нависли надо мной. Не знаю о чем говорил отец, но если ты чувствуешь себя одиноко и ты присмотрелся к этим звездам, то лучше тебе явно не станет. А ведь прозевал то время, когда можно было это все расспросить, растяпа. Есть рядом родной человек, но со временем то он приедается, а как только потеряешь, то сразу корчишься от тоски. Правильно говорят: Перед смертью не надышишься.
Как давно это было, чувствовать понимание и поддержку – столь прекрасные человеческие чувства на равне с любовью. Мне всегда было интересно, что люди думают обо мне? Сильный, благородный и добрый человек или же скучный и неприметный? Сколько себя помню, всегда сталкивался с такой ситуацией, когда человек зевал и уходил к другим – более интересным собеседникам. Чего-то во мне не было, того, что было у многих. Все бурное веселье чаще всего проходило мимо меня.
В детстве я не очень-то и много приезжал в это место. Чаще всего отец был тут один, не знаю зачем он сюда приезжал – видимо, чтобы успокоить душу. Как многого я не знаю о своем отце… Да и вообще, я мало чего знаю.
Поднял с земли собранные дрова, перетянул на спину и пошел дальше. Успокоить душу, так легко, да? Взял и успокоился… Брехня это все, лишь отбитые фанатики способны забыть обо всем и стать монахами. Небо сейчас слишком яркое и голубое, оно светит прямо в глаза – прямо как глаза у Лилий. Такие же необьятные и спокойные, хотя вот кто может внушить спокойствие, только спокойна ли она сама?
Пока я разглядывал небо, по веткам ели весело пробежала парочка белоснежных белок. Под верещание они скидывали снег с веток, затем резко исчезли из вида. В ту сторону, куда они убежали была прочищенная тропинка. Какое-то время мне стало интересно, куда может привести эта дорога и пока я стоял и думал, вдруг услышал бренчание колокольчиков. Затем еще раз. Ноги сами повели в ту сторону. Я шел и прислушивался, под свое дыхание и хруст снега временами доносился звон колокольчиков. Спустя некоторое время я вышел на дорогу из брусчатки и с невысоким каменным забором по бокам. Впереди был храм. Когда я подошел близко, то увидел, что под крышей храма висели колокольчики, а те самые белки задевали их. А еще под ними стоял человек, видимо, кормил их. Я сразу понял, что это монах.
– Сюда редко приходят люди, особенно зимой, – обернулся ко мне монах. – Добро пожаловать.
Из одежды на нем была лишь коричневая мантия и ничего больше, да и она на вид не очень теплая.
– Я не знал, что тут есть храм.
– О нем мало кто знает. Последний, кто часто приходил сюда уже умер.
Белки прибежали по специальной подставке; их маленькие лапы цепко хватали орехи из рук монаха.
– Осиротевшие белки, я вырастил их с самого детства, – монах подошел ко мне и поклонился. – Меня зовут Тендзин. Возможно, ты тот, кого я жду.
– Меня? – опешил я.
– Сегодня мне снился мой старый друг, он говорил, что нужна будет моя помощь. Я задам тебе один вопрос, если ответ будет положительный, то ты тот самый.
– Хорошо, я слушаю.
– Твоя фамилия Исидор?
– Да… Но откуда?
Монах повел меня внутрь храма. Внутри он оказался куда просторнее, в воздухе витал дух благовоний и висела атмосфера духовности.
– Вы тут один? – спросил я у монаха на что получил утвердительный ответ. – А не бывает одиноко?
– Бывает, – на один миг в глазах монаха выглянуло нечто, что было спрятано в глубине души. – Я не знаю никого, кто в той или иной мере не чувствовал бы себя одиноким.
Мы вышли в большой зал в конце которого сидела каменная статуя медитирующего человека. Весь храм был построен из дерева и источала приятный запах. Маленькие окошки по бокам зала пропускали нежный солнечный цвет.
– Это зал для медитаций, – сказал монах. – Многие люди находили здесь ответы. Особенно твой отец – он принимал здесь почти все важные решения в своей жизни. Именно, Исидор Штраус был последним посетителем моего храма и моим лучшим другом.
Сказав это, Тендзин оставил меня наедине. По всей видимости, в поисках тряпки и ведра воды – только сейчас я заметил грязные следы на деревянном полу. Да и вообще мой вид совсем не соответствовал этому месту. Грязные сапоги, изможденный вид и сверток дров за спиной. Я аккуратно снял ботинки и положил их на пол, рядом – тюк дров. Далее прошел вперед. Деревянный пол приятно скрипел под ногами, создавалось ощущение легкости в теле, которая была так приятна. Я стоял посреди пустого зала. И один, впрочем в одиночестве дефицита у меня не было, но тут дело было вовсе в другом – умиротворение. Я ощущал солнечный свет каждой клеткой кожи. Я впитывал ее и наслаждался ей. Свет, что снаружи был холодным и слепящим, здесь превращался в жизнь.
Из-за угла статуи выглянул пухлый и рыжий кот с черным пятном во лбу. Голова ее казалось слишком огромной для кота, а взгляд – слишком томный. Кот долго стоял и рассматривал меня в каждую часть тела, словно пытаясь понять физиологию человеческого тела.
“Мне надоела эта игра в гляделки, – словно прозвучало у меня в голове. – Смотри, что покажу”.
Кот прошагал в другой угол зала, в котором на деревянной подставке свисали веревки с деревянными табличками. Животное, будто расчесываясь, прошло сквозь них и покинула здание. Стук деревянных табличек – все, что было слышно. Я даже не слышал своего внутреннего голоса.
Я подошел к каменной статуе и сел перед ней. Закрыл глаза.
Когда голова пуста приходится с усилием думать и вспоминать. И тут я осознал… Я потерял отца, мать, друзей и… себя! А самое главное, я начал забывать их лица; разум гнался вперед – и только вперед, наперегонки со временем и бренностью.
Я сижу на том самом дворе, вокруг пусто и темно. Я уже не ребенок. Страшно, холодно… Слышу голос отца. В голове смутно представляется образ.
– Подойди, отец, – шепчу себе. Поднимаю голову и вижу его с туманным лицом; он стоит, протягивает руку, но не хочет подходить.
Зажмуриваюсь, стараюсь вспомнить его лицо.
– Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
Понял, что не вспомню ничего. А эта фигура так и стоит передо мной и тянет руку. Я начал забывать людей, которых любил всей душой. Отец, мать, мой верный друг, который не захотел идти со мной, – я не вспомню их. Никак.
“И мне стало так одиноко, как никогда не было.
Но я все равно продолжал стоять у брошенного киоска, будто просто ждал, пока подойдет моя очередь за мороженым. Хотя знал, что она не подойдет никогда.
Я был сиротой. Я был один во всем мире”.
– Поднимайся… – говорит аморфный голос застывшей фигуры передо мной.
И я поднялся. И кинулся вперед. Но сразу же свалился наземь.
И проснулся.