– Честерфилд – зеленый, – сказал я уставшей продавщице протягивая банкноту.
В ночном ларьке, помимо меня, была еще молодая пара и двое отбросов, еле стоявших на ногах и выбирая себе пойло вдогонку.
“Почему бы и нет?” – спросил я самого себя и тоже подошел к отделу алкогольных напитков. Выбор был невелик: контраст колебался от самого дешевого подпольного, до дорогих, для которых надо бросить свои серебряные часы на стол кассирше. Но дело в том, что у меня нет серебряных часов, поэтому остановимся на двух банках темного пива.
Ночь стояла прохладная, на небе уже висела убывающая луна, такое ощущение, будто это чье-то лицо, которому надоело смотреть на нас и она решила отвернуться, но это дело стоит ей не один день.
– Да уж, – протяжно вздохнул я сам себе. – Сначала привыкнешь говорить в одиночестве, потом тебя найдут у себя дома, в углу комнаты на четвереньках, когда ты рисуешь на стенах всякие символы про инопланетян.
Я шел в сторону своего дома от магазина, но желание возвращаться пропало по пути, и я сел на обочине возле своей улицы. Все соседи спят, поэтому машин со слепящими глаза фарами, не должно быть. Мне было тоскливо и одиноко, так же закончились сигареты, вот и решил сходить в ларек. Даже смешно – взрослый мужик грустит, как школьница, и рассказать кому-то неловко.
Открыв банку пива, я закурил выпуская ядовитый пар перед собой. По дороге проехала машина, поднимая за собой ворох пакетов в воздух; вдалеке лаяла собака, и вдруг запахло сыростью, будто волна осеннего и невидимого холода обрушилась на город. Рядом, шатаясь и ведя задушевные разговоры, прошли те двое людей, зря я назвал их отбросами, на вид они были очень даже культурные. Сегодня была пятница, вот и решили друзья отдохнуть от тяжелых рабочих будней – хорошо, когда есть такой друг, с которым далеко за полночь можно сходить за бурбоном в далекие дали, рассказывая о событиях последних дней.
Красивая пора – осень, когда опавшие листья сметает ветром в сторону, а погода стоит хмурая и сердитая, невольно застываешь на месте и забываешь о том, что ты куда-то шел и у тебя еще куча дел. Хотя бы на один миг, ты чувствуешь, что у тебя нет проблем и можно беззаботно рассмеяться, разразиться смехом просто так, – почему бы и нет? Но я говорю не о себе, я будто живу в отдельном мире, вдали ото всех снующих людей и их жарких жизней. Хотя сколько бы я не делал вид, что мне все безразлично, иногда хочется быть такими же как все: работать пять дней в неделю, на выходных устраивать кутеж со своими друзьями или же просто завести семью и прожить умиротворенную жизнь. Да, я говорю банальные вещи, но все же.
От своих раздумий меня отвлекла машина, которая круто повернула из дороги в сторону моей улицы и остановилась возле меня. В сумрачном освещений я разглядел, что это мерседес, старый, но все равно элегантный мерседес. Сердце сразу же подпрыгнуло в радости, потому что я знал, чья это машина.
– Чего ты приуныл, будто потерял единственного друга, мой дорогой! – крикнул на всю улицу Захар высунув голову из окна.
Он вышел из машины и сел на корточки прямо передо мной, будто богач, который насмехается над попрошайкой. Сидя на корточках, он принюхался как пес и выдал из себя своим низким хрипловатым голосом:
– От тебя несет мрачными мыслями, просто фу.
– Ты и впрямь похож на собаку, братец, – ответил я ему улыбаясь.
– Знаю, сколько раз ты мне это говорил, что я уже въелся в образ собаки, специально не бреюсь, теперь надо блох завести и будет шик. Планирую сосиски воровать у мясника и спать на помойках.
– Собачье сердце вторая часть прямо таки, по тебе Булгаков плачет, – сказал я допивая вторую банку.
– А по тебе Кафка, уверен, ты идеально подошел бы на роль музы для его мрачных и абсурдных книжек.
– Согласен, с тобой невозможно спорить.
– Нет, Аякс, я не спорю – я интеллигентно дискуссирую, – он посмеялся и закурил сигарету. – Я вообще планировал тебя разбудить, а ты тут сидишь, выпиваешь, тем более без меня. С чего это вдруг?
– Ты еще и спрашиваешь: “почему без тебя?” – да потому, что я не смог до тебя дозвониться, собачья ты голова. У тебя весь день был отключен телефон, чем ты занимался?
В ответ Захар великодушно расссмеялся.
– Тебя, как обычно, легко вывести из себя, я просто дразнил, кстати, пойдем покажу чем я занимался, – ответив, он поманил меня в сторону багажника.
Он выжидающе посмотрел на меня, и открыл багажник, там, на водонепроницаемой ткани, лежала туша убитого кабана.
– Ну что, я удивил тебя, да?
– Сама твоя натура удивляет меня. Ты разве охотник?
– Охотник еще мягко сказано, самый настоящий индеец, – он улыбался во все лицо. – Ладно, шучу, не индеец, меня отец научил многому, и все от него осталось. Арсенал охотничьего ружья, пару ящиков патронов, ножи, фонарики, приманки и много чего, правда я давно на охоту не ездил, вот решил вспомнить. Кстати, поехали ко мне, надо освежевать кабана, и еще на заднем сидений ящик пива лежит. Посидим, пожарим на костре дичь.
Долго меня уговаривать не пришлось, и через час мы подъезжали к нему домой, по правде, мне самому было интересно увидеть, как живет Захар.
Дом Захара находился за чертой города, но в очень живописном месте, хоть и была ночь, при свете луны я увидел вблизи кедровый лес, даже с такого расстояние чувствуется смолистый запах.
У Захара был большой амбар во дворе, мы оттащили туда тушу убитого кабана и повесили его вниз головой раздвинув ему ноги.
– Нам кстати повезло, знаешь почему?
– Почему же? – спросил я.
– Мне попалась самка, а это значит меньше хлопот с мясом. У самцов очень мерзкий запах, уж поверь.
Только сейчас я присмотрелся на Захара, на нем была куртка военного стиля в цвете хаки и такие же штаны с карманами по бокам. На поясе висел охотничий нож и очередь из патронов для ружья, но что выглядело жутко, это заляпанный кровью низ штанов в сочетаний с его огненными бакенбардами давали ему поистине дикий вид. Он заметил, как я смотрю на его штаны и улыбнулся.
– Согласен, жутко выглядит, я должен был слить с него кровь в лесу – по дороге он бы начал смердеть. Вот и по своей оплошности искупался в крови.
Захар пододвинул к себе стул, и перетащил туда из дома доску, кухонный нож, соль и специй. Также поставил рядом с собой два ведра с холодной водой. А я начал таскать дрова из склада и стал разводить костер перед амбаром.
Я сидел и смотрел, как ловко он орудует ножом. Сначала он снял с кабана шкуру, затем сделал вертикальный надрез с шеи до бедер и очень аккуратно свесил потроха, чтобы срезать печень, почки и сердце, а остальное вывалил на землю. Потом он поменял нож на охотничий, который висел у него на ремне и начал срезать ребра.
– Как ты вообще? – спросил меня Захар и бросил в мою сторону косой взгляд.
– Я нормально, – ответил я подкидывая дрова в костер.
– Подай-ка мне тоже одну бутылку, – он глотнул и вытер пот со лба. – Я то вижу, что тебя что-то гложет, не раскисай так. Смотреть тошно, выше голову и смотри прямо ко всему, что тебя убивает, как этот кабанчик, – он отделил первую сторону ребер и начал снимать вторую. – Ну, а если что, я всегда помогу или же выслушаю, если хочешь.
– Слушай, Захар, – тот серьезно посмотрел на меня, – как ты всегда сохраняешь невозмутимость? Неужели ты никогда не переживаешь о чем-то?
– Разве может человек не переживать?
– Не знаю.
– В моей жизни было много провалов, трагедий и потерь. Я попадал в такие ситуаций, когда уже ничего нельзя было изменить. Мне хотелось просто орать в пустоту ночи, но я заткнул в себе голос отчаяния и молча убивался сам с собой, – он выжидающе остановился, словно раздумывая. – Есть такая фраза: “Человек не может двигаться вперед, если его душу разъедает боль воспоминаний”. И воспоминания могут быть разные; хорошие, которые больше не вернутся; или плохие, которые не дают тебе спать. Образно говоря, я проглотил все и храню их в подвале своей души, иногда кажется, что я схожу с ума от этого балласта, которое разъедает меня изнутри, но это просто минутная слабость. Я справился со многим дерьмом в жизни, кроме одной.
– И что же это? – спросил я удивленно, ведь Захар никогда не откровенничал со мной.
– Узнаешь, когда придет время, – ответил он смотря прямо мне в глаза и в его взгляде плясали зловещие огни от костра.
– Ну и жути ты напустил, друг, – произнес я.
– Непременно, а тебе я бы посоветовал, не парится насчет своего прошлого. Я уверен, что это дерьмо настигнет тебя и ты не будешь этому рад.
Захар отрезал своим ножом второе бедро кабана и тоже положил в ведро с водой, а на двух веревках теперь висели лишь два копыта. На весь процесс у него ушло примерно сорок минут.
– Сделаем сейчас жаркое из мяса и пожарим отдельно печень, но я скажу заранее, если не мариновать мясо кабана пару дней, то вкус будет не очень.
Время было четыре часа ночи, мы сидели возле костра рядом с открытым амбаром, из которого падал безжизненный и мутный свет. Напирала промозглая погода, и на траве уже собиралась сырая роса, мы с Захаром умели разгонять скуку, точнее – это он умел: попутно жаря мясо, мой друг рассказал мне одну историю около теплого огня.
– Я знал в детстве одного человека, – начал Захар, – мне тогда было восемнадцать и мы с друзьями всегда проходили через какую-то развлекательную площадку, чтобы срезать путь. Вроде это заведение звали “Белый Ирбис” на его территорий было футбольное поле, несколько аттракционов, продавали попкорны и даже ходили несколько аниматоров, в общем это был такой маленький парк для детей, – от выпитого Захар разговаривал очень безмятежно. – Это место иногда было закрыто, а иногда открыто, ночью там бывало даже жутко, будто страшный цирк из фильмов. Как-то там случился пожар и от здания этого места не осталось ничего кроме голых балок, я проходил мимо среди ночи и увидел, что внутри, возле расплавленного пони сидит человек на лавочке с опущенной головой. Это оказался хозяин белого ирбиса и он был на грани срыва, он поведал мне свою историю. Изрядно устав от нищеты, он договорился с какими-то людьми и стал донором почки для одной умирающей особы: он получил на руки солидную сумму денег и спас умирающего человека. На эти же деньги купил землю, построил основное здание, аттракционы, набрал людей, в общем все как положено. Но бизнес не шел, дела то падали, то поднимались, пока его не обокрали люди, которым он верил. Все это дело, дело на которое он потратил столько времени и половину здоровья, было затеяно ради его дочки – которая была единственным человеком в его жизни, так как жена умерла при родах 13 лет назад. 13 лет он заново учился жить как человек, потому что надо было снова восстанавливаться от ущерба здоровью, сидеть на строгой диете и отказаться от курения. Но в ту ночь он попросил у меня сигарету, закурив, он продолжил дальше. Все эти тягости жизни он проходил со скрипом челюстей, пока в один момент не заболела его дочка – острая почечная недостаточность и отказ обоих органов. Вот она, жестокосердая ирония жизни. А ведь отец-то идеально подходил для донорства своей дочери, но он-то с одной почкой. Он умолял врачей, чтобы они пересадили его вторую почку дочери, но хирургам это было равносильно убийству человека. В конечном счете, он лишь смотрел, как родная дочка умирала на его руках. Маленькая девочка мечтала стать музыкантом, но последнее, что связано с музыкой, это лишь то, как она спела очень тихим голосом своему отцу перед своей смертью. Данная потерянная душа утратила всякое рвение к жизни. А в один день какие-то хулиганы, которые иногда шатаются в тенях белого ирбиса, грубо говоря насрали в душу хозяина, это были люди из разряда: “Водного опустили, по вене дали, пива выпили и все у них хорошо” – в очередном нарко-угаре они подумали, что находятся в лесу и начали разводить костер, и каким-то образом устроили пожар, в котором зажарились и сами тоже. А матери этих сволочей написали заявление в адрес хозяина, мол не ставит охрану по ночам и вообще ее сыновья погибли в его территорий, видимо, чтобы оправдать умерших наверное, ведь об усопших не говорят гадостей, верно? – Захар иронично улыбнулся. – Я был удивлен абсурдностью людей, когда начали судить хозяина, у которого умерла дочь и он итак уже был убитым в этой жизни, да он даже адвоката не смог нанять, давясь бесплатными юристами от государства, потому что был без денег. В итоге он проиграл и должен был выплатить кое-какую сумму или же ему грозил какой-то срок, не знаю подробностей, а может – и не помню. Когда его нашли повешенным на пепелище своей мечты, неистовые дамы еще больше начинали проклинать его – “Губителя детей” так сказать. Да, после того, как он рассказал мне свою историю, он покончил с жизнью. Я был единственным человеком, который знал, что чувствует этот человек.
Захар закрыл глаза и отдался воспоминаниям.
– Люди сейчас озлобленные, их переполняет желчь, и они сами не знают, куда эту желчь выплеснуть. Но надо мной тоже висит ворох грехов, и я уверен, что сколько бы хороших вещей я не сделал, я со спокойной душой отправлюсь в ад. Без этого, ну никак.
Мы долго засиделись, затем незаметно для нас, на улице начало светать и на поляне, которая разделяла дом Захара и хвойный лес, поднимался туман – та самая дымка на лугу. Я чувствовал, как в наш разговор втиснулся вестник апатий, затем она начала диктовать настроение посиделки. Мы сидели и молча наблюдали за утренним дымком на полях в уединенном уголке города, и у каждого вспыхивал и гас свой печальный огонек от сигарет. А от костра же в свою очередь осталось лишь маленькое пламя, которое грозилось затухнуть в любой момент под нежным дуновением ветра.
– А мясо-то получилось очень вкусным, – произнес я смотря в лесную даль, но не получил никакого ответа.
Я посмотрел на Захара: он опустил свою голову на грудь и тихо посапывал, а на висящей руке тлела папироса. “– Спи спокойно, братец” – произнес я вполголоса и закурил следующую сигарету.
21.07.2022
