​Я никогда не отличался особенными способностями в рисовании, никогда не тяготел к изображению даже самых легких форм и очертаний — моя часть рисунка вышла нелепой. Я даже не подразумевал ничего конкретного: я лишь водил карандашом, пытаясь изобразить хоть что-то.

Вера смеялась в ответ: её забавляло моё творчество, во всей его несуразности. Она перехватила карандаш и начал исправлять мои художества. Всего за пару минут она превратила мои каракули в по-простому талантливый пейзаж: у неё было значительно больше опыта в рисовании. Этот рисунок мог показаться слишком обычным и ничуть неинтересным только человеку, не знавшему Веры, для меня же — хоть я и был знаком с ней меньше дня — он стал ещё одним проявлением её чудесного свойства жить счастливо, радоваться и быть в настоящем всем своим светлым существом. Её блокнот с нашим рисунком остался на столике, а мы продолжили разговаривать.

​Стемнело. Мы застелили кровати ровно в тот момент, когда в вагоне выключили свет. Вера легла, повернувшись в мою сторону, — я сидел у окна, наблюдая за деревьями, проносящимися в темноте.Исчезло пространство или я исчез из него — не знаю, но я сидел, уткнувшись в невидимую точку, порабощенный тяжелым чувством: всюду —бутафория, бессмысленные декорации. И мне некуда бежать от ощущений: вокруг нет ни единого спасения. Я воспринимал лишь окно, вернее, изображение за окном — ничего другого для меня не существовало. Весь вагон, в том числе Вера, исчезли из моей головы. Мир покинул моё сознание. Я не осознавал привычной реальности иоказался в бездне, бесконечно темной пустоте. Вера обратилась ко мне, прервав этот жуткий комплекс ощущений. Я наконец лег и долго не мог прийти в себя. Если бы не её личико, повернутое в мою сторону, не глазки, уставившиеся на меня, мне бы понадобилось больше времени, чтобы успокоиться и заснуть. На столике раскинулась лунная дорожка.