А дальше… дальше и началось все то, чем характеризуется новая эпоха. Сначала открылась тяжелая металлическая дверь школы, потом было несколько тяжелых ударов берцами по бетонному полу, потом снова скрипнула дверь, но уже деревянная, потом долго по полу снова стучали берцы, потом вскрикнула вторая деревянная дверь, а вслед за ней и женщина. Поднялся тяжелый полый металлический цилиндр с цевьем сверху, с помповой перезарядкой, такой властный и тяжелый, что, кажется, воздух вокруг становился тяжелее. А дальше темнота и шаги…

В это время среди множества комнат, скрывающихся внутри задания, стояли двое – старший сержант Михаил Андреевич Косачев и Максим Иванович Слипин. Для Косачева, которого всегда кратко и выразительно называли Косач, больше всего подходил оксюморон – живой труп. Хотя, нельзя было и сказать, что этот труп, который сейчас стоял напротив зеркала и разглядывал синяки под глазами, был так уж и давно мертв. Он был как сильно больные люди в хосписе – вроде бы, уже и мертвы, надежды-то и нет, тела не двигаются почти, а сами еще живы, сердце еле бьется. Вот так последние годы жил и Косач, сидевший на одном и том же служебном месте уже очень давно. У него были темные, немного вьющиеся волосы, постоянно закручивающиеся от влаги, крайне темный цвет глаз и интересная фигура – он не особо выдался ростом, всего-то 175 сантиметров, но широк был в плечах, чем иногда вызывал насмешки в юном возрасте. Сейчас своим видом Косач вызывал только глубокий вздох и сожаление. Сейчас он разглядывал свой почти заплывший, где-то и гноящийся глаз, которые так выглядели из-за того, что старший сержант почти забыл, что такое сон. Косач был крайне вял – в нем всегда будто не хватало энергии, поэтому иногда казалось, что он и вовсе спит, когда на что-то просто не реагирует. Многие подозревают, что Михаил Косачев обладает умением спать с открытыми глазами – иначе нельзя иногда объяснить его равнодушное отношение ко внешнему миру. Уныние и только уныние – страшный грех, но Косач не боится гореть в аду.