— Дайте сюда! – она отобрала кувшин, стараясь не смотреть на следы, «украшавшие» его спину и руки — очень характерные отметины, напоминание о «разговоре» с тюремщиком. Ее горло сковал спазм, пришлось отвернуться и мысленно досчитать до десяти, чтобы хоть немного справиться с собой.

Дерик ни сказал за все время ни слова, так же молча взял из ее рук полотенце, вытер волосы и буквально свалился на не расстеленную кровать. Не прошло и пяти минут, как он спал мертвым сном. Разбудить его не могли ни крики пьяной братии, доносившиеся снизу, ни потасовка, которую трое постояльцев учинили буквально за дверью. Все это напоминало тот день, который они провели в гостях у Ричарда – такая же комната, такое же ровное, тяжелое дыхание спящего мужа. Как будто не было этих десяти безумных месяцев, которые уже нельзя было вычеркнуть.  

То, что они с Дериком не могут быть вместе, было для Шарлотты ясно, как божий день, она уже составила завещание и собиралась уйти в монастырь сразу после того, как увидит сына. Сколько бы граф не насмехался в прошлом над таким выбором, он казался единственно приемлемым в ее теперешнем положении. Размышляя об этом и считая минуты до отъезда, Шарлотта провела бесконечно долгий день и устроилась на ночлег в старом кресле, где Дерик и нашел ее ранним утром. Глядя на жену, он почему-то подумал, что она похожа на кошку: так же удобно свернулась клубочком, прикрыв плечи шалью – той самой, которую накинула на него перед казнью. Он на минуту задержался, борясь с желанием перенести Шарлотту в кровать, но он обругал себя последним идиотом, и побыстрее вышел, чтобы найти чего-то пожевать.