Он кивнул сел на стул у стола и отпил чай.

Она стала перебирать своими тонкими пальцами струны и после уже увереннее заиграла мелодию. Он узнал мотив, его тяжело было не узнать. Это бы песня Кукрыниксов  по стихам Есенина.

Она вздохнула, как в песни и негромко запела. Выходило у нее просто отлично, он и не думал ее останавливать:

Пой же, пой на проклятой гитаре

Мой последний, единственный друг

Захлебнуться бы в этом угаре

Пальцы пляшут твои в полукруг

Я не знал, что любовь – зараза

Я не знал, что любовь – чума

Подошла и прищуренным глазом

Хулигана свела с ума

Пой, мой друг, напевай мне снова

Нашу прежнюю буйную рань

Пусть целует она другого

Молодая, красивая дрянь

Не гляди на её запястья

И с плечей её льющийся шёлк

Я искал в этой женщине счастья

А нечаянно гибель нашёл

Так чего ж мне её ревновать

Так чего ж мне болеть такому?

Наша жизнь – простыня и кровать

Наша жизнь – поцелуй да в омут

Пой же, пой в роковом размахе

Этих рук роковая беда

Только знай, пошли они нахер

Не умру я, мой друг, никогда

— Даже и останавливать не хотелось, — сказал он, когда она на последок скрипнула струной, — а какая вторая песня?

— Ой, она красивая, но пою я ее плохо, голос не тот, — застенчиво улыбнулась она.

— Сыграй, а я скажу тебе как вышло.

— Ну хорошо, но я предупреждала, брат говорит, что я много фальшивлю в ней.

— Хочу это услышать сам.

                Она снова коснулась струн, потом замерла, словно вспоминая аккорды и продолжила.