– Здравствуй дедуня, здравствуй дорогой ты мой!!! 

        Дед Матвей приподнялся, и мы крепко, по-мужски обнялись. Дед, вытирая выступившую слезу, снова сел на свой трон в виде ватной телогрейки на завалинке. 

– Чтой-то в последне время на слезу шибко слабый я стал. Чуть, что и пошла мокрота, прям как у бабы… А твои все здеся. Женка твоя, гляжу, с животом. Никак третий заход сделали? 

– Да вот, дедуня, решили сына изобрести. 

– Ну и правильно, две первые-то у тебя девки? 

– Ну да, две дЕвицы – красавицы. Погодки они у меня… 

– Нужён тебе, Мишка, казак, ой как нужён, а то как же – непорядок получатся… Я гляжу, живот то у нее, у Тамарки – жёнки твоёй, вперед огурцом прет, со спины и не видать, что беременна – значится казак должён вылупиться… А как же? Примета верная, народная. Народ он зазря  примечать не будет… Эээ! Гляжу ты с палочкой ходишь? Никак зацепило? 

– Да вот сплоховал, наверное, меня миной и цепануло. Я и не помню ничего, если честно… 

– Чего ж ты так подставился-то? Минами, гутаришь, закидали? А де? 

– На новый год ещё это было, в Грозном, – ответил я и с тоской в глазах посмотрел в конец улицы, где виднелась зелёная железная крыша дома, там я родился и там меня так ждут… Дед Матвей заметил мой взгляд и быстро отреагировал: 

– Да не волнуйся ты Минька. Помяни моё слово и десятка минут не пройдёт, как молва до твоих долетит. Опосля к тебе и подступу не будет. А я тож по тебе соскучился, тож полюбоваться на тебя хочу. Ведь с младенчества тебя знаю. Весь ты на моих глазах вырос. Как же мне не погутарит-то с тобою, пока нету никого.