Дед достал из кармана пиджака леденец и положил его в рот, забавно чмокнув при этом. 

– На войне – то, кем был? 

– У нас в части дедунь, все специалисты широкого профиля. Ну мне в последнее время старшиной пришлось поработать. 

– Старшиной?! Хорошее дело… Помнишь, я уже давненько предсказанию такую тебе исделал? Так вот вишь оно и вышло. Ещё когда ты мальцом на зимних каникулах мне в дому двойную раму из пращи высадил напрочь, едрит тебя в качель … Я тогда еще сказывал – энтот шельмец точно воякой будет… Помнишь? 

– Я ж тогда не со зла. Я в воробья хотел попасть и промахнулся. Помню, я дедуня, пока ещё всё помню… 

– Ну еще бы ты не помнил, Семён тебе тогда нагайкой мягкое место так нагрел, что скрозь штаны ярче луны светилось… 

– Да не бил меня дед Семён никогда. Это он нарочно тебе так сказал, чтобы успокоить. А то ведь ты тогда сильно уж бушевал. 

        Дед Матвей крякнул с досадой: 

– Что говоришь? Не бил он тебя тогда? Вот ведь тоже, хитрован, мне то сказал, что нагайкой тебя отходил от души… Вот все вы, Федоровы, такие… Все с хитринкой в крови, язви вас в корень… Да може оно это и к лучшему… 

        Я уже почти не слышал деда… Сердце забилось так, что заглушало все звуки. Вдалеке из-за дома показалась ватага – моя ватага самых родных и любимых на этой земле людей. Дед Матвей тоже увидел их и обрадовался вместе со мной: 

– Он глянь – твои бегут, ажник спотыкаются… Еще бы така радость нарисовалась. Ну ладно иди. я еще повечерять загляну к вам… Ступай, а то Арина от радости в пыль брякнется, придется за трактором идтить, чтоб поднять ее… Как же, унучек любимый заявился живой и здоровый, так токмо маненько подбитый, но живой же… Мы ж новостя по телевизору всей станицей смотрели. За тебя все переживали. А Арина завовся слезьми вся изошла. Мы ж новостя по телевизору всей станицей смотрели. За тебя все переживали. А Арина завовся слезьми вся изошла.