«Валерка! Постреленок, ты где? Гусей-то загони, кутенок бесстыжий! … Ох, получишь ты у меня ремнем… Ох, получишь! …Вот, горе моё… Валеерк-аа-аа…!!! Сыно-о-очек?!!! Домой пора, сына-а-а! Да где же тебя носит-то, чертенка?»
Как сквозь туман, Валер видел мать. Она стояла на крыльце и, утирая вспотевший от жара печи лоб, качала головой, видя, что порученное малолетнему сыну не исполнено. Он! Её маленький… единственный… родной. Кровинушка от того молодого парня – Алекса. Ландскнехта, шедшего мимо их села на войну. «Я вернусь к тебе!» сказал он тем разом и сунул ей на память узелок с какой-то ерундой. А потом родился сын. Её Валерка. Война закончилась, а тот парень, то ли погиб, то ли сгинул. Но больше она его не видела. Что ж… жизнь такова. Жалеет одних, а иных нет. Да и некого и незачем ей жалеть! А ведь, сколько было еще по всему Южному пределу таких же девчонок? Да-да! Маленьких, только почувствовавших любовь, женщин и ждущих своих парней с войны и надеявшихся на семейное тихое счастье.… Кто их сможет сосчитать? Их, оставшихся на дороге с брюхом и своим одиночеством? И, увы, так и не ставшими счастливыми в семье….
Старший брат Димитий, — Дим «Мельница», как его уважительно называли по округе, наклонился к ней и, махнув рукой на бормотавшую о грехе повитуху, сказал, — Парень, Ярика, у тебя! Наш парень. Вижу сразу – наш! Южного предела. Вот как кулачёнки сжал на меня, а ведь совсем ещё козявка красная…
Русые косы мамы лежали на белой, расшитой узорами рубашке. Она же была ещё так молода, но на ее лице жизнь уже запечатлела свои вехи. И эта зима, которая стояла сейчас на дворе, была для неё последней. Стала ее Последней…
Волки пришли стаей. В ночь с полной Луной. Перерезанные гуси во дворе! Разорванный почти на пополам и хлеставший по двору в агонии кровью их бедный поросенок, что мать купила на последние крохи осенью!
Ярика едва успела стащить сонного Валерку с лежанки у печки и скинуть в погреб. Дверь и окна вышибли. Он слышал снизу только рычание зверей и какую-то возню. Пока… пока кровь не потекла ему на лицо, сквозь доски пола.
-Мама?
Задрав вверх скуластое лицо, он ждал. Ждал, что скажет мамка. И она сказала. Нет!… Она шепнула ему сквозь страшные муки, в щель пола, когда ее брали и терзали наверху:
-Оборотни. Это оборотни… отомсти… мой сыночек….
