Дольше всех продержался юнкер, вернее, тогда уже прапорщик Адамс ‒ главный шут для офицеров, «единственный нормальный Брусок*» для солдат и тот, рассказывая о ком, я теперь могла бы краснеть также, как краснеет Вивиан. Но в один прекрасный день, случившийся после почти недельного перерыва, он подошёл к койке, на которой уже не лежала, но сидела я. Поздоровавшись и как-то механически задав «дежурные» вопросы о здоровье, он протянул уже порядком помятый лист бумаги. На нём, хотя и без ошибок, но явно не привыкшей к перу рукой было выведено… впрочем, не всё ли равно, что там было выведено?! Достаточно сказать, что объект его любви чуть не с младенчества, его богиня, его прекрасная мечта, наконец, ответила взаимностью. Пылкому юноше было, в сущности плевать на то, что при большом выборе девушек его невеста ─ вдова, что ему повезло лишь потому, что никто не хотел брать за себя достойную, богатую и красивую, но, как говорили, «уморившую» мужа молодую женщину. Важно было одно: у него очень скоро должна была начаться новая жизнь, и в ней места для меня не оставалась. Так что, когда настала пора «освободить койку», помочь мне, тогда всё ещё с трудом передвигавшей ноги, собрать чемодан было некому.

       Одевшись, убираю комнату и иду в столовую. Есть, в принципе, хочется, но почему-то не могу впихнуть в себя даже манную кашу. Раздумывая о том, что с ней сделать, натыкаюсь взглядом на очень внимательные чёрный и зелёный глаза. Их обладательница, которой, по идее здесь уже минут двадцать, как не должно быть, отчего-то молчит. Молчу и я.