— Настя! Там Настя!
Ему не отвечали, просто вывели на улицу. Чьи-то руки, державшие его до этого, внезапно отпустили, и Андрей Иванович врезался в людей, толпившихся неподалёку от подъезда. Перед глазами мелькнули пёстрые куртки, его снова подхватили, но старик, помня о своей беспомощной жене, попытался рвануться из всех своих стариковских сил.
Он всё же смог устоять. Развернувшись к дому, он увидел огонь в своих окнах. Пламя ощупывало стены, норовя добраться до соседних квартир. Вокруг что-то кричали, мельком Андрей Иванович успел заметить, что несколько людей снимают пожар на телефоны. Глядя на огонь, старик вдруг вспомнил, как поставил кастрюлю с водой на плиту, чтобы сварить макароны. Поставил ещё до того, как пошёл к соседу… Он хотел то ли застонать, то ли выругаться, но вдруг что-то ударило его в голову.
Удар был такой, словно кто-то вбил в череп гвоздь. Андрей Иванович открыл от боли рот, но не смог ничего сказать. Пламя пожара из оранжевого стало красным, ярко-алым, оно заполнило всё вокруг, перекинулось на толпу, но они не замечали этого, просто стояли на местах и смотрели на дом. Что-то вновь ударило в голову, и красное пламя вокруг подёрнулось чёрными жилками. Андрей Иванович понял, что ноги его не слушаются, уже повалившись на площадку. Удара об асфальт он тоже не почувствовал. Кроваво-красный мир сгустился, потемнел, обуглился по краям и стал стремительно чернеть, пока темнота не заняла всё, кроме последнего красного лоскута внешнего мира — чьего-то лица. Ему хотели помочь, но по выражению этого незнакомого лица было понятно, что не знали, чем.