Ноэль поблуждал по улицам и, в конце концов, закончил свой мятеж тем, что купил в лавке, куда прежде не заходил, большой кубик чего-то сладкого и приторного, липнущего к рукам от обилия медовой начинки, осыпавшегося ему на брюки пудрой…

                Прежде Ноэль не ел сладостей, считая их дорогим удовольствием богачей, но сейчас вдруг решил посчитать себя богачом тоже. И не смог проглотить до конца приторность вкуса. Он отшвырнул кубик в пыль и, вытирая на ходу об себя руки, пошел, шатаясь, в теперь уже свою лавку…

***

                Ноэль не интересовался политикой и не сразу успел заметить, что с каждым днем исчезает все больше и больше памфлетистов, уличных поэтов и бардов. Вот еще вчера что-то там пели про герцога Торвуда и какой-то договор, а сегодня – тишина. Вот еще три дня назад улица с восторгом переписывала и разбрасывала экземпляры блестящей и, как говорили, ехидной поэмы о короле, который не заметил врага в своем брате, и дело происходило в земле какой-то Миары, а вот сегодня не найдешь и одного экземпляра…

                Стали разгонять народ, толпящийся у лавок и люди сами, в каком-то предчувствии беды, стали меньше тесниться и толпиться по лавкам да площадям. Наступало что-то тяжелое и грозное, и не было никакого спасения от силы, еще неизвестной, но страшной и разрушительной.

                Ноэль продолжал жить. Подумывал жениться на бесприданнице или обедневшей девице, завести семью и даже завести ученика, нужно было только чуть-чуть подправить свое положение, но как не старался он – число заказов сходило на нет. то ли у людей перестало все ломаться и рваться, то ли что…