…Вода плескалась под веслами нашей лодки. И вправду, такая синяя, что в это даже не верилось. Скалы приближались, точно, вырастая перед нами, и я, не отрываясь, глядела на них, а Кенджи – на меня.
-Ты хорошо себя чувствуешь? Точно? – спросил он, и я улыбнулась ему.
-Да, все в порядке. Не волнуйся!
-Не боишься идти туда? Все-таки, обвалы были.
-Нас Маруся пустит, — тихо сказала я. – Ты же веришь?
-Я страшно боюсь за тебя, Нигаи! Я ведь два раза едва не потерял тебя!.. Как же я хочу обнять тебя сейчас!
-Осталось недалеко…
Скоро лодка ткнулась носом в песок бухты, и Кенджи помог мне выйти из лодки. Место и впрямь оказалось чудесным! Небольшая бухточка, окруженная скалами удивительно красивого кремового цвета, чистый, мягкий песок, солнце и другой берег так далеко, что кажется, весь мир куда-то делся, оставив нас в покое под ярким небом, перед сияющей в солнечных лучах синей гладью большого озера…
-Как хорошо здесь! – заметил Кенджи. – Если не думать о том, что нас сюда привело, так лучшего места для отдыха и не придумать! Лучше любого курорта, а я видел немало красивых мест на океане, в тропиках…
-Интересно, когда Маруся приплывала сюда с Такеши, все было так же?
Я обняла Кенджи и прижалась губами к его груди.
-Думаю, что да. Здесь нет того, что меняет место со временем. Нет деревьев, которые вырастают или падают, нет травы. Здесь были обвалы, но не думаю, что настолько разрушительные, что бы сильно изменить ландшафт… Ты видишь, скорее всего, именно то, что видела Маруся. И это, наверное, вызывает какое-то особое чувство? Да?
-Да, — прошептала я. – Пойдем?
-Пойдем. Игорь сказал, что пещера в правой стороне, если смотреть на скалы. Скрыта большим камнем.
Я увидела его почти сразу. Большой камень, гораздо выше человеческого роста, он сразу привлек мое внимание, и ни секунды не задумываясь, я подошла к нему, обошла слева и тут же оказалась перед входом в пещеру, узким, уходящим во тьму. Кенджи положил мне руку на плечо, остановил и повернул к себе.
-Родная моя, не будет ничего страшного, если я схожу один, оставлю кольца там и быстро вернусь к тебе. – Кенджи взял мое лицо в ладони. – Я… ты знаешь, я верю во все, что нас связало, но случаи обвалов и гибель людей не дают мне покоя. Я не могу подвергать тебя опасности!.. Только не это!! Что, если что-то случится и…
-Что, если что-то случится в пещере, а я останусь здесь, без тебя?! – вскричала я, неожиданно представив себе, что стою у входа одна и понимаю, что его нет, просто больше нет, и я ничего не могу поделать. Представила просто на один миг и сердце мое похолодело. – Нет, Кенджи! НЕТ!! Я пойду с тобой, и ничего тогда не случится. Она… Маруся ждет нас, меня и со мной, а значит, с нами обоими ничего не случится! Понимаешь?
Кенджи прижал меня к себе, наглаживая мои волосы.
-Я, наверное, полный идиот… Но хорошо, мы пойдем вместе. Я почему-то верю тебе, верю этой бабе Дарье, которая сказала, что тебе больше ничего не грозит. И потом… я уверен, что оставь я тебя здесь, ты все равно тайком пошла бы за мной. Я тебя слишком хорошо знаю! Только помни, что там, в пещере, лучше не издавать никаких звуков. Разговаривать только шепотом. Хорошо?
-Конечно! – прошептала я, просто обожая его за то, что он не оставил меня одну.
Кенджи взял меня за руку, и мы медленно вошли в узкий проход. В конце концов, у нас был с собой передатчик, с помощью которого мы могли связаться с Игорем или его людьми в случае чего-то непредвиденного…
Фонарь в руках Кенджи освещал нам путь в кромешной темноте прохода. Идти оказалось очень легко – все тот же мягкий песок под ногами, мелкие камушки. Я не чувствовала страха, но чем дальше мы проходили, тем более странно становилось на душе. Нет, не жутко, не грустно. Меня охватило волнение, точно, там, где-то за поворотом, нас ждало что-то удивительное. Кенджи молчал, только время от времени сжимал мою ладонь…
Путь оказался недолгим. Дышать вдруг стало легче и через несколько шагов мы очутились в небольшой пещере, освещенной откуда-то сверху солнечным лучом. Где-то в сводах пещеры, видимо, было какое-то отверстие. Но это еще не все! Перед нами тихонько плескалась, накатывая на песок, вода. Словно, крохотная лагуна, пещера наполовину оказалась заполнена водой… Внезапно мое сердце встрепенулось и быстро забилось – мы услышали чье-то тихое пение. Женский голос.
-Маруся? – прошептала я. – Маруся… бабушка, мы здесь, как ты и хотела. Мы принесли…
Голос стих. А я подошла к месту, куда падал солнечный луч, опустилась на колени и руками вырыла в песке небольшую ямку. Кенджи подал мне коробочку с кольцами, я открыла ее и положила кольца на ладонь. Солнце осветило их, и они тускло заблестели в его лучах.
-Как же долго они были вдали друг от друга! – прошептала я. – Теперь вместе. Навсегда… В последний раз видят солнце…
Я прикоснулась к ним губами и положила в ямку. Закопала и села рядом на песок. Все, дело было сделано, но мне, словно, чего-то не хватало, словно, я или мы с Кенджи чего-то не сделали…
-Что с тобой? – тревожным шепотом спросил Кенджи и опустился на песок рядом со мной. – Тебе нехорошо? Наверное, здесь слишком душно для тебя?
Я повернулась к нему и обняла за шею, поглядела в его лицо, такое красивое, такое безмерно любимое, в глаза его. Их взгляд сейчас был так трогательно взволнован, даже тревожен! И губы. Господи, его чудесные, нежные губы! Такие мягкие, сладкие… И я бессовестно любовалась его красотой, когда нам, наверное, пора уже было уходить и как можно скорее.
«-Мой Синий Цветок… Нежные мои Лепестки. Ты добилась своего, ты дождалась. Помнишь, как в первую встречу я предупредил тебя об этом? Я твой, совсем теперь твой. В тебе мой ребенок, в тебе моя жизнь, весь ее смысл. Ты сама, как мой ребенок – такая же милая, безмерно обожаемая, ждущая моей любви и моей защиты твоему сердцу. Теперь ты счастлива?..
— Да. Да, милый мой самурай!! Я так счастлива! И почему-то именно сейчас, здесь я чувствую это так ясно, так почти нестерпимо ярко… Они любили здесь друг друга, никого и ничего не боясь, чувствуя, что отделены от всего мира, который был так жесток с ними. Здесь им не было необходимости скрываться, здесь они не чувствовали себя виноватыми ни перед кем и бесконечно счастливыми. Отголоски этого счастья мы и чувствуем сейчас, и они усиливают наше собственное счастье. Иди же ко мне!..»
И я потянулась к нему, прильнула губами к его губам и услышала его тихий стон.
-Кенджи!.. Господи, мой Кенджи!!.
Задыхаясь от нахлынувших чувств, я шептала его имя, я целовала его, уложившего меня на песок, ласкавшего меня теплыми ладонями, почти плачущего от нежности и страсти. И, ослепленная ими, я приняла его всем своим телом, всей сутью своей, так любившей его…
…Он улыбался мне немного устало, когда, шелестя по воде, весла мягко уносили нас все дальше и дальше от пещеры, от скал. Я тоже улыбнулась ему и оглянулась назад, и тут же сердце мое дрогнуло с такой силой, я невольно закрыла глаза – там, недалеко от входа в пещеру показался белый силуэт. Ни тела, ни лица не разглядеть – сплошное полупрозрачное покрывало, легко и плавно колыхавшееся на ветру.
-Кенджи! – вскрикнула я. – Кенджи, смотри, это она!!
Кенджи перестал грести, и когда он поглядел на берег, остолбенев от реальности происходящего, я увидела, мы оба увидели, как женская фигурка, как… Маруся подняла руку. И тут же, откуда-то сверху, со скал посыпались камни. Сначала тихо, потом все громче и громче, и вот уже шум падающих камней стал похож на грохот, но вдруг раздался оглушительный треск, и мы, застыв от неожиданности, увидели, как огромная часть скалы, едва ли, не ее половина, откололась, будто, ломтик халвы от большого куска, и обрушилась на берег именно там, где была пещера. Развалившись на груду камней, она погребла под собой вход в пещеру навсегда. Никому и никогда больше не было суждено попасть туда, увидеть чудесную пещерную лагуну с чистейшей нетронутой водой, найти кольца Маруси и Такеши, почувствовать дуновение их любви, оставшейся там, дуновение нашей любви с Кенджи…
А на следующий день я уговорила Кенджи съездить в дом Соболевских.
-Зачем, Нигаи?! – недоумевал он. – Ведь мы узнали все, мы сделали все, что хотела Маруся!.. Прошу тебя, не стоит опять переживать что-нибудь, подобное прошлым видениям! Тебе нельзя, пойми же!
Он держал меня на своих коленях, сидя на диване нашего номера. Он прижимал меня к себе, как маленького ребенка, и даже, кажется, слегка укачивал. А я грелась в его руках, в его несравненной нежности и улыбалась, кажется, совершенно непроизвольно. И я обняла его обеими руками, прижалась губами к его шее и прошептала:
-Ты же знаешь – со мной больше ничего плохого не случится! Кенджи, мой родной!.. Но я чувствую, что надо туда попасть. Обязательно! Мы должны увидеть, как он придет! Понимаешь? Ведь он, твой отец, обязательно придет, и ты увидишь…
Кенджи судорожно обнял меня, и я почувствовала, что он плачет.
-Ты… Тебе будет больно его увидеть? – тихо спросила я.
Он поспешно утер глаза и посмотрел на меня.
-Нигаи… милая… Нет, не больно. Если он будет здесь, мне станет только легче, ведь всю свою жизнь я видел в его глазах только мимолетную радость, любовь ко мне, но никогда счастья… Просто все это так невероятно, это… это вселяет надежду на то, что любовь и вправду сильнее смерти, что она не умирает даже с гибелью тех, кто ее нес… Поехали. Поехали, Нигаи, и будь, что будет – тебя я смогу защитить!
-Но от кого же, родной мой?! Кто в том доме может мне угрожать??
-Сам дом, милая!.. Да, это дом твоих предков, людей, которые, будь они живы, любили бы тебя. Но сам дом… Я согласен с бабкой Дарьей – слишком много крови там пролилось, слишком много слез, страха и ненависти он впитал! И потом, он в очень опасном состоянии – в любой момент там может обвалиться потолок, обрушиться лестница… Да все, что угодно!
-И ты повел меня туда?? – лукаво ужаснулась я.
-Повел, потому что, со мной тебе бояться нечего. Повел, ибо так было нужно, ты же понимаешь! Но сейчас ты особенно уязвима, сейчас любое волнение опасно и для тебя, и для ребенка. А ты сама помнишь, какие видения преследовали тебя там!
Я погладила Кенджи по волосам, и это было непередаваемое наслаждение – такие густые, такие гладкие они были!
-Нам уже показали все самое ужасное, что там произошло. Теперь вряд ли станут пугать… Мне вообще кажется, что в этот раз мы можем больше ничего и не увидеть. Просто пустой, старый дом. Мертвый…
… Он встретил нас все теми же темными глазницами пустых окон. И снова пыль, снова мелкие осколки мрамора под подошвами, заросшая сорняками клумба… Кенджи взял меня за руку, и мы медленно подошли к полуразвалившейся лестнице, ведшей на крыльцо, к плотно закрытым дверям в дом. И кто их только закрывал?.. Но стоило нам приблизиться к ним, как с громким скрежетом в тишине и безветрии заброшенной улицы, приоткрылась сначала одна дверь, а потом и другая. Словно, кто-то осторожно, тихонько растворил их перед нами. И было в этом нечто куда более жуткое, как если бы двери, словно, в фильме ужасов, распахнулись резко и внезапно, с душераздирающим грохотом.
-Нигаи! – сдавленно воскликнул Кенджи и сжал мою руку, даже слегка дернул назад, точно, не желая, что бы я шла дальше.
-Все хорошо! – прошептала я. – Я думаю, нас ждут… Пойдем!
-Может, не стоит? – спросил Кенджи.
-С каких пор мой самурай сделался трусишкой?? – улыбнулась я и поцеловала его в щеку. – Не волнуйся, со мной все хорошо!
-Но твое сердце, Нигаи! – Кенджи обнял меня и прижал к себе. – Стоит пережить стресс, сильный испуг… И наш ребенок тоже. Ты не боишься? Ты уверена, что тебе ничего не грозит?
-Уверена!
-Хорошо. Но только, если что-то пойдет не так, если ты почувствуешь страх, я увижу, и я даже спрашивать не стану – мы немедленно уйдем отсюда! Ясно?
Я кивнула, и мы медленно вошли в холл, все такой же мрачный, темный. Двери в комнату с роялем и остальные оказались снова закрыты, а лестница наверх показалась мне засыпанной мусором еще больше. Стояла абсолютная тишина, но странная, гулкая, каждый наш шаг, каждый хруст кусочков штукатурки под нашими ногами отдавался громким, четким эхом под высокими потолками… Господи, если бы сейчас где-то наверху раздались шаги, я, наверное, немедленно, не смотря на все мои храбрые утверждения, стреканула бы отсюда так, что пятки засверкали бы!.. Мое сердце замерло от какого-то непонятного чувства, очень похожего на ужас, но я стояла, оглядываясь вокруг и… ждала. Сама не знаю, чего. Что должно было произойти?… Но ничего, совершенно ничего не менялось. И тут мое внимание привлекла стена за лестницей. Там, где устроили гардеробную музыкальной школы. Сейчас там было совсем темно, только открытые входные двери дали немного света с улицы, и, вглядевшись, я заметила странные очертания на когда-то белой, теперь запыленной и местами обвалившейся штукатурке.
-Дай мне фонарь, пожалуйста! – попросила я Кенджи, и он протянул мне фонарик, захваченный с собой специально.
Неожиданно яркий свет упал на стену гардеробной, и я подошла ближе. Я увидела, что там, где обвалилась штукатурка, темнели кирпичи. Но кирпичи достаточно современные, по крайней мере, не того времени, когда строился дом.
-Видишь? – показала я Кенджи свою находку.
Я повела фонариком выше, и при падении света снизу вверх, стал заметен рельеф – словно, здесь была какая-то дверь в форме арки.
-Да, здесь не было этой стены… — задумчиво произнес Кенджи. – Думаю, здесь был выход на задний двор, и скорее всего, там была терраса. Та самая, на которой пили чай из самовара и о которой рассказывал отец. Если с улицы зайти за дом, возможно, мы ее и увидим. Но здесь все пространство, которое, скорее всего, было застеклено или существовало, помимо двери, большое окно, заложили кирпичами. Детям терраса ни к чему… В сущности, ничего в этом странного нет, когда частный дом превращают в государственное учреждение… Хочешь подняться наверх?
-Не знаю… Там ведь ничего нет. Только пустые классы и коридор. Думаю, теперь невозможно узнать, где была комната Маруси, например. И потом, все видения были здесь, внизу…
И тут, с этими моими словами тишину дома, эту жуткую, гулкую тишь разорвал резкий скрип, и моментально обернувшись, я увидела, как дверь комнаты с роялем открылась на ширину ладони.
-Господи! – вскрикнула я и меня всю затрясло. – Нет, только не туда!.. Там этот проклятый шкаф, там кровь и эта старуха в петле! Боже, нет!!
-Все!! Все, Нигаи, уходим! А если ты не пойдешь, я на руках унесу тебя!
Кенджи прижал мое лицо к своей груди, обхватив меня всю руками так, словно, целое полчище привидений окружило нас. Но неожиданно из той комнаты, что так пугала меня, раздалась тихая и очень нежная игра на рояле. Я невольно отстранилась от Кенджи и, словно, кто-то подтолкнул меня, пошла в сторону той двери.
-Нигаи! Прошу тебя!! – крикнул Кенджи и бросился за мной.
Я испугалась, что его крик прекратит происходящее, но звук рояля не потерялся, не стих. Скорее, наоборот, сделался громче, отчетливее, так, словно, кто-то совершенно живой играл там на старинном инструменте. Я на секунду обернулась к Кенджи и приложила палец к губам. Повернулась и пошла дальше.
Дверь была совсем близко, когда Кенджи нагнал меня и пошел рядом.
-Ты веришь мне? – шепотом спросила я его.
И он лишь обнял меня за плечи.
-Она там! – шепнула я. – Она играет «Лебедя» Сен-Санса. Может быть, для того, что бы мы поняли, что она зовет нас…
Я подошла вплотную к двери, остановилась на секунду, глубоко вздохнула, пытаясь приготовить себя ко всему, что могу увидеть сейчас, и открыла дверь…
В глаза мне ударил яркий солнечный свет, хотя, там, на улице, откуда мы пришли, был серый, пасмурный день без единого намека на солнце. И когда я смогла оглядеться, увидела ту уютную комнату, что уже видела однажды в своем первом видении здесь. Все так же пышно цвела за окнами сирень в лучах почти летнего солнца, так же трепетали прозрачные белые занавеси в распахнутых окнах, совсем так же, как в тот раз, за роялем сидела Маруся. Но только совершенно одна. И я поняла, что то, как я увидела ее тогда, юной, радостной, вместе с Такеши, было лишь ее воспоминанием. Единственным, что ей осталось от ее счастья… Теперь и Маруся была другой. Совсем не той девочкой в легком белом платье, с длинным «хвостом» темных волос и белым бантом в них…
Не помня себя, я вошла в комнату и пошла в сторону рояля. Я даже не слышала, идет ли за мной Кенджи, зовет ли он меня. Я просто шла к ней, а Маруся перестала играть и обернулась ко мне. Встала. И я увидела ее лицо. Совсем, как живое!.. Она стала, будто, старше. Волосы высоко убраны, платье белое, но строже. Чуть-чуть… Из чудной, хорошенькой девочки с сияющими серыми глазами, Маруся превратилась в обворожительно красивую, женщину. Только глаза ее больше не сияли, они стали глубоки и грустны, личико осунулось. Наверное, такой ее мог помнить мой отец… Она подошла ко мне совсем близко и улыбнулась.
-Моя девочка!.. – ее голос был так нежен, что я не могла поверить в то, что говорили о моем собственном голосе все окружающие. – Ты такая счастливая!
Маруся поглядела за мое плечо, я обернулась и увидела, что Кенджи стоит в двух шагах от меня.
-Он так похож на отца… И так же любит тебя. – Она снова глядела на меня и в ее прекрасных глазах блестели слезы. – Он скоро родится, ваш сынок, и это такое счастье, моя родная! Даже я его испытала, даже в лагере, когда кроме боли и отчаяния меня ничто не окружало. И мой сынок стал моей жизнью. Твой папа… Он здесь, вместе с нами, со всеми. Все здесь, все ждали тебя и Кенджи столько лет. И вот вы пришли! Теперь вы знаете все… Нет только его, моего Такеши…
-Нет, Маруся, он тоже здесь! – расплакалась я. – Ты увидишь его, я обещаю!!.. Скажи ей, Кенджи!
Я обернулась к нему, и он подошел ближе. Откашлялся, и я увидела, что он тоже плачет.
-Да, Маруся, он здесь. Мусенька привела его… Он… он всю свою жизнь, пока не умер у меня на руках, любил тебя! И все, чем он мог утешить свое стенающее в боли сердце, это сидеть на берегу моря, разделявшее вас, и думать о тебе. Только о тебе, Маруся! Столько лет… Всю свою жизнь он носил на шее свое обручальное кольцо, и я привез его… Поверь, Маруся, он не мог, никак не мог покинуть страны – его бы просто убили, и это не он – слышишь? – не он взорвал завод!
Кенджи почти кричал, словно, она могла не поверить, но Маруся лишь улыбнулась:
-Не плачь, милый! – попросила она. – Не плачь – я все знаю. И я никогда, ни единого дня не винила Такеши ни в чем! Я любила его и люблю больше всего на свете, больше утерянной жизни, сильнее боли, что пришлось испытать…
И тут замерла она, вскинула взгляд к двери и… засветился он так, как не видела я ни у кого из живущих! Бросилась она от нас, побежала к двери и, точно, очнувшись, кинулись мы за ней.
Маруся стояла посреди холла, и от ее фигурки в белом, точно, сияние исходило, освещая мрак развалин. А по лестнице вниз, точно, с небес, к ней спускался… Такеши. Все в тех же темных брюках и рубашке, молодой и необыкновенно красивый.
-Такеши! – только и прошептала Маруся. – Господи, мой Такеши! Я… я дождалась…
И бросился он к ней, обхватил ее всю, прижав ее головку к своей груди, плача и покрывая поцелуями ее залитое слезами личико. Рассыпались ее волосы под его руками, шептала она что-то, гладя пальцами его лицо, а он глядел и наглядеться на нее не мог, счастливый, наконец, такой, наверное, каким так мечтал увидеть его Кенджи… И вот обернулись они к нам, и их лица были так светлы и радостны, что я снова расплакалась, не выдержав, так, что Кенджи обхватил меня руками. А они улыбались нам, словно, прощаясь, и в этот момент яркий солнечный свет озарил холл, мы обернулись и увидели, пораженные, что вместо глухой стены под лестницей, как будто разверзлась, снова появилась та стеклянная дверь, что вела на террасу, явилось огромное окно рядом с ней. И через них оказалась видна терраса, стол, накрытый белой льняной скатертью, колыхавшейся на ветру, а за столом – люди… Словно, порыв ветра, и хлопнула входная дверь, через которую мы пришли, а эта, стеклянная распахнулась, свет, словно бы вспыхнул ярче, и Такеши, Маруся – они пошли в этот свет, будто, растворяясь в нем. И платье, ее белое платье, так похожее теперь на подвенечный наряд, подхватил ветер…
Повинуясь необъяснимой силе, я двинулась вслед за ними, чувствуя, как Кенджи пытается удержать меня, но ничто не могло остановить меня! Я шла и шла, а когда подошла к двери, увидела людей, к которым вышли Такеши и Маруся. Во главе стола, закинув ногу на ногу, в светлом костюме сидел мой дед, и на его лице больше не было ужасного ожога. Он улыбался, он был так счастлив!.. Навстречу Марусе бросились двое молодых ребят в белых рубахах с распахнутыми воротами, и волосы одного из них светились настоящим золотом. Ее братья… Но за столом сидел еще один человек. При виде Маруси он поднялся из-за стола, да так и остался стоять в немного растерянном ожидании с улыбкой и слезами на красивом лице с явно азиатскими чертами и серыми глазами – мой отец… И пока братья обнимали сестру, Такеши подошел к своему сыну, долго всматривался в его лицо и крепко обнял его… Они все так радовались, наконец, они теперь были вместе, все, навсегда! Мое сердце защемило и я невольно сделала шаг вперед, но стеклянная дверь захлопнулась прямо перед моим лицом с грохотом и звоном… Растаяло видение в ярком, сияющем свете и он погас. Так внезапно, что я едва не ослепла. А когда смогла видеть, поняла что снова стою у глухой стены с местами отвалившейся когда-то белой штукатуркой. Словно, и не было ничего… Мне вдруг стало так грустно! Не страшно, не горько, а именно грустно, словно, что-то прекрасное закончилось, ушло без меня. Я обернулась к Кенджи, и он обнял меня, как будто, увидел, понял мое разочарование. Понял и испугался.
-Ты видел? Ты все это видел, скажи мне!! – всхлипнула я.
-Да… Да, родная, я видел! Все правда, даже не сомневайся – они теперь все вместе! А значит, и у нас теперь все будет хорошо! Понимаешь? Нигаи, ты понимаешь, слышишь меня?! Все закончилось для них! Боль, страдания, страх и смерть – они теперь в безопасности. Они ушли к свету… Но мы с тобой тоже вместе, у нас впереди жизнь, рождение ребенка и столько радости, что ты даже не представляешь, милая!.. Пойдем?
-Да… Да, конечно!
И Кенджи повел меня к входным дверям. Мы медленно шли, наши шаги, хруст штукатурки под ними снова отдавались под сводами умершего дома, когда я машинально оглянулась на дверь комнаты с роялем. Она опять была наглухо закрыта, а во мраке рядом с нею темнела фигура женщины в черном платье и с густой черной вуалью на седой голове – только и видно было, что бледный, мертвенный силуэт лица. Ужас моментально обуял меня, я застыла на месте, не в силах отвести глаз от кошмарной старухи, повесившейся матери Маруси, обреченной остаться здесь, в этих горьких руинах навсегда. И тут она резко воздела руки к голове и схватилась за свои волосы с диким, непереносимым воплем отчаяния. Наверное, так она рвала на себе волосы в тот страшный день, когда лишилась своей семьи… В глазах моих потемнело, ноги подкосились, и Кенджи едва успел подхватить меня на руки…
Я пришла в себя уже на улице, за воротами дома, у самой машины.
-Погоди! — прошептала я Кенджи. – Мне уже лучше. Я только подышу воздухом, ладно?
-Хорошо… — вздохнул он. – Хотя, честное слово, я бы сию секунду рванул отсюда и как можно быстрее!.. Вот, возьми, попей, Нигаи!
Кенджи протянул мне бутылочку с водой. Она была теплой, но у меня в горле так пересохло, что это уже не имело значения. И я с жадностью сделала несколько глотков, глядя на оставленный нами дом. И мне казалось, что его пустые глазницы так и следят за мной… Но в темных проемах окон было пусто – ее… той старухи не было, как этого следовало ожидать, насмотревшись фильмов ужасов. Пусто, тихо…
-Нам стоит забыть про этот дом, Нигаи, — сказал Кенджи, забирая у меня бутылку и убрав челку с моих глаз. – Там никого больше нет… Из тех, кто были тебе дороги. Дом скоро снесут – ты же помнишь, что сказала бабка Дарья! Думаю, Петрович прислушается к ней… Поехали?
-Да… Да, конечно.
Кенджи распахнул передо мной дверцу машины, я села, и он обошел машину, что бы сесть за руль… Она закричала так внезапно, что мы оба оцепенели от ужаса и неожиданности. Старуха осталась там, и ее горе, ее ненависть никуда не делись…
… Перед отъездом в Японию, мы с Кенджи пришли на кладбище, на могилу Маруси Соболевской, моей бабушки. И даже не попрощаться – мы оба хорошо знали, что здесь, под красивым мраморным памятником в виде грустной девочки, сидевшей, изящно поджав ножки, с веночком из полевых цветов в руках, только ее прах. Мы просто принесли цветы ей и ее сыну, моему отцу, чья могила была рядом. Мы знали, что они увидят нас и эти цветы. Я ведь понятия не имела, когда еще смогу побывать здесь, когда смогу принести им еще цветов – единственное, что почти ничего не стоит, но всегда так трогательно, так приятно для сердца… Люди рассказывали, что часто видели на могиле Маруси высокого старика в черном, больше похожего на тень, чем на человека. Многие считали его призраком. Он подолгу стоял там, теряясь среди стволов, окружавших старое кладбище деревьев, но стоило кому-нибудь, кто не пугался привидений, подойти ближе, немедленно исчезал. А то медленно брел среди могил, потерянный в своей скорби… Когда-то он любил меня, маленькую, несмышленую девочку, только за то, что я сильно напоминала ему Марусю Соболевскую. И мне, счастливой теперь, хотелось, что бы он, наконец, обрел покой, почувствовав, что Маруся простила его. Что все они простили…
Еще почитать:
Синий Цветок — Синий Цветок. Глава 20
Жизнь с чистого листа — Глава 2
Мистер Хадсон — Мистер Хадсон. Глава 5
Два варианта любви
«
»
