…Дом, дом… Мой дом… Я совсем забыла о моем доме, в котором теперь никто не жил, где все осталось так, как я бросила в то утро, когда уехала встречать свою Судьбу в лице Кенджи. Не помню, кажется, в раковине так и осталась не помытая чашка из-под чая и тарелка. Я могла даже свет оставить не выключенным. Я с грустью вспоминала о доме, но ничего поделать пока не могла. Сначала больница, а теперь, после выписки – все тот же номер отеля. Кенджи настаивал на этом, что бы мне не приходилось ничего делать. Что бы еду приносили в номер, что бы не было надобности мыть посуду, убираться и стирать. Полное обслуживание и ленивое отлеживание боков на диване. За исключением маленьких прогулок в парке около гостиницы. Меня, как и Кенджи, уже прекрасно узнавала вся обслуга отеля. Мне кивали, улыбались, здоровались, интересуясь моим самочувствием, поздравляли со вступлением в брак. Это было приятно! Но мне так вдруг захотелось привести его к себе домой, накормить чем-нибудь вкусным, побыть, наконец, совершенно вдвоем, что бы за дверью не болталась туда-сюда куча людей, что бы никто не мог вдруг взять и прийти без приглашения по делу, навестить или по какой-либо другой надобности. Во мне явно просыпалась жена, но Кенджи делал все, что бы снова ее усыпить – он всячески заботился обо мне, не давая ничего делать, буквально носил меня на руках, мыл меня в ванной, всякий раз целуя мой послеоперационный шрам, мой живот, хотя он еще и не собирался увеличиваться. Боже, он верил, что это его ребенок! И это невозможно было не понять… Тогда я сдалась и мы сделали так, как он предлагал.
… Бабка Дарья встретила нас в той же самой комнате с большим столом, накрытым вязаной скатертью. Она сидела за ним, положив на скатерть свои грубоватые деревенские ладони и обратив лицо к нам. Мы же стояли, почему-то не решаясь пройти.
-Чего стоишь-то, Муся? Проходи, садись! Нельзя тебе сейчас долго стоять, правильно о тебе муж так печется, делать ничего не дает. Оправиться сначала надо. Даже героям! – она по-доброму усмехнулась. – Садись, садись!.. И ты присаживайся, не стесняйся. Удивительный ты мужик, японец Кенджи! Красавец такой, совсем, как отец твой, а такой неизбалованный, не гордый, стеснительный даже… Повезло Мусе, как есть повезло! Но то Судьба ваша и не уйти от нее. Так что, не бойся, Муся. Никогда больше не бойся! Слышишь меня? Мне-то веришь? А то взяла моду чуть что реветь! Никуда он не денется! Не повторишь ты судьбу бабки твоей. Что Судьба уготовила тебе страшного, прошла ты все. Хватит, видать, с тебя. Не вижу я ничего плохого больше… Скажу еще, что искренность твою вижу, которая страх пересилила. За то тебе и поблажка большая. Но надо сделать то, что обещали вы! Обязательно надо! Две души спасти, справедливость восстановить. А тогда и успокоишься ты, все кончено будет. Поняла?
-Бабушка, простите, но как же… что сделать-то надо? – взмолилась я. — То есть, мне показалось, что я знаю, но как наверняка это узнать?
-Хорошо, подскажу я тебе… Вы колечки нашли обручальные, Марусино и Такеши. Найдите то место, где вместе они были, где счастье свое чувствовали, где ребенок их, отец твой, Муся, зачат был. Необычное это место, другого такого больше нет здесь. Попадите туда, там и оставьте колечки эти. Там они по-настоящему чувствовали себя мужем и женой. Только там! Пусть и колечки там будут, никто их там не найдет, не заберет. Все равно себе их забирать нельзя никак! У вас свои есть и судьба своя. Нельзя перепутать ни в коем случае! Поняли меня? То-то!.. А про что ты сама беспокоишься, сама все скоро и узнаешь. Но только после того, как обещание исполните. Быстрее сделаете, что говорю – быстрее и узнаешь! А теперь ступайте. Меня люди ждут.
-Хорошо, бабушка. Спасибо…
Мы вышли обескураженные, растерянные, а когда оказались на дороге, в том месте, где мне тогда плохо стало, Кенджи прижал меня к себе, волосы, виски мои целуя, и я почувствовала, как задрожали его руки.
-Прости меня! Прости, девочка моя, Синие мои Лепестки! – прошептал он. – Моя трусость едва не убила тебя… Теперь же я все сделаю, что бы ты никогда больше из-за меня боли не чувствовала!.. Мне порой кажется ночью, когда ты уже спишь, что сердечко твое бедное, бьется прямо в моей ладони, и понимаю, что только она, моя ладонь и может его защитить…
Я подняла голову и увидела его слезы. И таяло сердце мое счастливое в его объятиях…
Наш городок украшали четыре довольно больших озера, на берегах которых Петрович возвел базы отдыха, санатории и пансионаты. Чудесной красоты, наполненные чистой, хоть и очень холодной, благодаря многочисленным родникам, их питавшим, водой, озера пользовались огромным успехом у туристов. Курорт процветал и нехоженых мест вокруг озер не осталось. Если пещера, о которой говорила баба Дарья, и существовала до сих пор, то ее наверняка рассекретили давно… Петрович только пожал плечами на наши с Кенджи вопросы.
-Если пещера, значит гора или скала. Вокруг Широкого и Зеркального ничего подобного нет. Там пологие берега и сплошные пляжи. Изумрудное окружено лесом. С одной стороны тоже пляж, а дальше обрывные берега. Корни деревьев еще держат их, но все равно, постепенно почва обваливается. Все собираемся укрепить, да еще не решили, как… Остается только Кристальное. Или, как его еще называют, Синее. Там, кстати, и вправду вода кажется синее, чем в других. Там есть скалы – озеро дальше всех от города и горы совсем близко. По сути, там и начинаются. Так что, думаю, пещера ваша может оказаться только там. А вот где точно, ищите сами… Еще можно там, на турбазе спросить. Они везде лазят, авось и знают, где поискать. Я вам машину дам, езжайте. Да позвоню на турбазу, пусть встретят. Там мой давнишний приятель еще со школы хозяйничает, все озеро и горы вдоль и поперек исходил. Поможет… Он там сейчас озабочен новой идеей канатной дороги в горах, так что, удачи вам его застать!
Мы именно застали Игоря Сухорецкого или просто Игоря, как он сам отрекомендовался, на турбазе, уже около вездехода, на котором тот собирался ехать в горы.
-О, привет! – запросто поздоровался Игорь, пожав руку Кенджи и улыбнувшись мне. – Вы извините, что я вот в таком виде.
Он кивнул на свой комбинезон и сапоги. Высокий, широкоплечий, Игорь оказался очень похож на самого типичного геолога или кого-то похожей профессии – загар, русая борода, морщины у глаз, свойственные улыбчивым, ко всему на свете готовым людям.
-Мы тут канатную дорогу задумали. Должно получиться очень здорово. Представляете – горы и лес с высоты птичьего полета! Сложновато, конечно, придется, но за то народ потянется, опять же прибыль… Что же касается вашей пещеры… Она есть. Я сам там был. Найти несложно – только на лодке озеро переплыть. Лодки тоже есть. Хорошие, большие и крепкие. Тем более, на озере управлять лодкой куда легче, чем на реке. У нас по-этому эти лодки и есть – люди часто катаются…
-Но? – я уловила в его голосе сомнение.
-Дело в том, Мария… Можно вас так называть? Или «госпожа Симосава» будет правильнее?
Казалось, ему не очень по нутру, что я предпочла нашим русским, таким, как он, например, какого-то японца, да еще богатого и известного актера. Что ж, этого вполне можно было ожидать…
-Можно просто Мария.
-Хорошо… Так вот, Мария, там, у этой скалы, где находится пещера, крохотная бухта с песком, чудесный пляж. Место просто замечательное и очень удобное для отдыха вдвоем или небольшой компанией. Вы понимаете, что оно оказалось весьма популярным, все так и рвались туда на пикники. Да только уже давно на это строжайший запрет. Наши ребята неусыпно следят за его соблюдением, патрулируют озеро, и не дай Бог кому-то сунуться в ту бухту!
-Почему же?? – вскричала я, не удержав своей досады. – И нам нельзя?
Кенджи схватил меня за руку, пока не вмешиваясь в разговор.
-Дело в том, Мария, что в том месте скала, которая образовалась из достаточно хрупкой породы – не буду вдаваться в геологические тонкости – попросту начала обваливаться. Там погибло и покалечилось несколько человек, и после этого доступ туда запрещен. Категорически! В пещеру, как вы понимаете, по той же причине, тем более. Завалит и можно вовсе не спастись. Туда никакую технику не подгонишь.
-Но… — попробовала я.
-Никаких «но»! – отрезал Игорь, и улыбка исчезла с его лица. – Я уже в курсе, что вы у нас в городе особа известная и популярная, что вы оба – личные друзья Петровича, но я не хочу хотя бы перед ним отвечать потом за ваши жизни. Так что, не просите. Нет!
-Послушайте, господин Сухорецкий, — заговорил вдруг Кенджи, — мне понятна ваша позиция, поверьте…
-Даже не пытайтесь, господин Симосава! Я догадываюсь, что вы готовы предложить мне что-то, возможно, деньги, но…
-Погодите догадываться, господин Сухорецкий! – перебил его Кенджи так сдержанно и уверенно, что даже я, готовая взорваться от разочарования и отчаяния, успокоилась. – Я хочу сейчас спросить у вас, не связаны ли с этим местом, с этой пещерой какие- либо слухи, легенды? Это важно!
Игорь остановился, что называется, на полной скорости.
-Слухи? Вот вы о чем… Слухи были и есть. Знаете… — Игорь явно успокоился и даже как-то погрустнел. – Это давняя история… Давайте пройдем ко мне в кабинет, да я чаю попрошу принести, что ли…
И когда мы устроились в его несколько неаккуратном, но достаточно уютном кабинете и его секретарша принесла нам всем чай, он продолжил:
-Сам не знаю, зачем я вам все это собрался рассказать… А почему вы, собственно, интересуетесь? Это как-то касается вашего фильма, господин Симосава? Зачем вам так нужна эта пещера?
Кенджи молча достал из внутреннего кармана пиджака небольшую коробочку, открыл ее и поставил на стол перед Игорем. В ней лежали обручальные кольца Маруси и Такеши.
-Что это? – удивился тот. – Зачем мне их видеть?
-Эти кольца надо доставить в ту пещеру, что бы они остались там, — коротко пояснил Кенджи.
-Это еще почему?
-Мы с моей женой должны это сделать, что бы… что бы успокоить души двоих давно умерших людей, которым принадлежали эти кольца. Судьбой было уготовано им расстаться, никогда не быть вместе. И мы узнали, что оставив кольца в пещере, мы сможем успокоить этих несчастных, соединить их. Звучит все это, возможно, странно, но вам придется поверить мне на слово. Других объяснений у меня нет.
-Вот как… — задумчиво произнес Игорь. – Знаете, а я было подумал, что вам захотелось острых ощущений, типа экзотического интима в пещере на озере, подальше от любопытных глаз… Простите!
Кенджи только усмехнулся.
-Тогда вот, что я вам скажу… Были слухи о призраке женщины в белом платье. То ее видели в сумерках на берегу бухты, словно бы, она сидела тихонько на большом камне. То у входа в пещеру. Говорят, это выглядело так, будто, она не хочет никого впускать туда… А то в самой пещере слышалось тихое печальное пение, перемежавшееся с плачем. Жуть, говорили, невозможная! Людей охватывала невыносимая печаль. Такая, что бежали оттуда со слезами на глазах и страшной тяжестью на сердце…
Игорь, кажется, окончательно помрачнел.
-Я солгал вам. Солгал, потому что, не хотел вашего присутствия там, еще не зная истинную цель вашей затеи… Это место… Словом, люди и так туда стараются не соваться из-за всех этих слухов. Боятся. Нет, есть, конечно, любители подобных историй, охотников за призраками и потусторонним, но их мало. Любопытство и впрямь до добра не доводило. Тут я не обманывал – люди гибли и калечились. Маруся никого в пещеру старается не пускать. Так говорят…
-Маруся?! – подскочила я. – Так вы знаете??
Кенджи, сидевший рядом со мной, обнял меня за плечи и тихо спросил:
-Но что же вы тогда, Игорь, не попытались нас призраками испугать?
-А вдруг вам именно такого адреналина и не хватает! – усмехнулся Игорь. – Тем более, что про несчастные случаи я и не врал. Правда, запрета на посещение той бухты нет. Лишь предупреждение о камнепадах. Но люди, как я и сказал, сами сторонятся. Как, впрочем, и дома Соболевских в городе. Слышали, наверное?.. Вы ведь кем-то приходитесь той семье? Я прав?
-Я – внучка Маруси Соболевской, — произнесла я. – И если вы знаете ее историю, то мой муж, Кенджи – сын Такеши Нигасе.
-Вот как… Впрочем, я так, примерно, и подумал, когда вы, — Игорь поглядел на Кенджи, — показали мне кольца и рассказали о цели поездки в пещеру. В нашем городе японцы – большая редкость и зря, как я понимаю, не появляются. А в совпадения я не верю… Вы, Мария, сказали, что я знаю историю Маруси… Наш городок очень маленький, а когда-то был еще меньше. И вы, наверное, не удивитесь, что историю Маруси и Такеши я знаю, едва ли, не из первых рук.
-Вот как?! – искренне поразилась я. – Честно сказать, даже не представляю, от кого вы могли ее узнать! Столько лет прошло.
-Лет прошло очень много, это да… Мой прадед, Серафим Степанович, был батюшкой в старой церкви. Той самой, что восстановили. Храм Андрея Первозванного… Возможно, это покажется вам странным, ибо в то время — конец тридцатых двадцатого века – уничтожали храмы, расстреливали священников и так далее. Но этот город, слава богу, тот кошмар обошел. Во всяком случае, было тихо, пока в связи с постройкой секретного авиазавода, здесь не активизировался НКВД. Правда, и тогда им особого дела до церкви не было. Есть и ладно, главное – авиазавод!.. Прадед мой служил потихоньку и его не трогали. Он был тихим, смиренным человеком. Очень доброжелательным, способным искренне посочувствовать. Прихожане очень любили его и уважали, да и остальные относились хорошо. Можете себе представить, его даже в школу звали ботанику преподавать! Очень уж хорошо он в этом разбирался… Поверите вы мне или нет, но отец Серафим, мой прадед, дожил до глубочайшей старости и умер в возрасте девяносто шести лет. Я был уже взрослым. Достаточно взрослым, что бы он поведал мне ту историю с Марусей и Такеши…
-Это он обвенчал их? – спросила я, чувствуя, как щемит мое сердце.
-Он, — коротко ответил Игорь.
-Но как же?? Ведь Такеши был японцем, иноверцем! – вскричала я.
-Именно. Я тоже спросил его об этом. И тогда мой прадед улыбнулся мне так светло, так ласково, как мог только он. А еще как-то смущенно.
-Ах, Игоряша, — сказал он мне, — я ведь священник. Человек, которому поручено самим Господом и церковью нашей нести людям свет истины, добро, помощь. Это всегда было для меня самым главным в моей жизни, моей работе. Самым главным!.. Знаю я, что нарушил правила. Такеши был японцем, человеком иной веры… Знаю. Но вот пришли они тогда ко мне, пришли, даже не смотря на то, что тоже нарушили правила. Ведь тогда посещения церкви, вера в Бога и соблюдения церковных правил, мягко говоря, не приветствовались в обществе. Уж не мне знать, были ли они комсомольцами или кем еще, но если так, их наказали бы только за то, что пришли ко мне. Коммунисты проповедовали атеизм, утверждали, что религия – это ложь, что Иисус и его жизнь – сказка… Вот, что я тебе скажу, Игоряша мой дорогой, я не могу доподлинно знать о жизни Иисуса, о жертве его ради нас. Я ведь не жил тогда, правда? И никто из ныне живущих не может этого утверждать. А даже если слепо верить в это, все равно, подумай, кем были апостолы. Простые, необразованные люди, которые, как и любой из нас, способны на ошибки. Ты ведь не раз в жизни замечал, как люди не понимают друг друга? Так и они вполне могли неправильно понять слова учителя, неверно истолковать. И тогда выйдет, что весь Новый завет, по крайней мере, сплошная путаница, возможно, вовсе не то, что проповедовал Иисус… Я хочу сказать, что я могу представлять неверное учение, нести людям вовсе не то, что Господь хотел бы. Все может быть… Я часто думал об этом и после всех моих сомнений решил, что тогда, что бы больше не теряться в догадках, не мучиться неуверенностью, я должен просто нести людям помощь от лица того, в кого они верят. Мудрым ли советом, ласковым словом. Хотя бы так. И я не мог… понимаешь, Игоряша, не мог отказать этим двоим! Иноверец, не иноверец, это было неважно для меня! Они пришли ко мне за помощью, им было важно заручиться моим благословением. По крайней мере, для нее, для Маруси это имело значение. А значит, Такеши и вправду очень сильно ее любил, раз пошел в чуждый для него храм. Ему были дороги ее чувства… И я обвенчал их, таких смущенных и таких счастливых! Ты бы видел, как сияли слезами счастья ее глаза! Как она была прелестна! А Такеши… Уверен я, что не сложись все так ужасно, родись они в другое время или окажись в другой стране, они были бы счастливы всю жизнь. Так, как это редко бывает среди людей… Я часто, очень часто, Игоряша, вспоминаю их! И всякий раз сердце мое кровью обливается при мысли об их судьбе. Говорили в городе, что Такеши взорвал завод, что враг он был, а Маруся или жестоко обманута, или его сообщница. Он исчез, а она оказалась в лагере, а потом сына растила с мужчиной, которого не любила. А тот принял сына, как родного. И только ради нее… Много я чего слышал и плохого, и хорошего и о семье сына Маруси. Я слышу все, что говорят люди. Порой это досаду вызывает, порой грусть, иногда смех, а иногда радость… Слышал я о доме Соболевских, о том, как люди боятся его, ибо видели там призраки, души не упокоенных людей. Души, которые не смогли уйти. Или не захотели. Я верю, мальчик мой, что любовь сильнее смерти. Любовь связывает души и смерть бренного тела любви не помеха. Я верю, что они все там, все рядом с Марусей, которая ждет своего мужа и не может дождаться. Все, кроме матери, кроме Александры. Она не принимала Такеши, не хотела его для дочери, предала ее, а потом покончила с собой… Такеши должен вернуться, обязательно!.. Ох, я сейчас говорю с тобой о неимоверных вещах, ты не веришь, наверное. А я и не заставляю. Просто… подумай об этой истории, Игоряша, и запомни, что я тебе скажу – нет ничего в этом мире прекраснее, чем обнять человека, потерянного, казалось, навсегда, но дороже которого нет ничего на свете! За это стоит умереть, за это можно многим пожертвовать… А еще мне кажется, что придет время и ты можешь зацепиться за краешек этой истории Маруси. Городок наш маленький, все может быть. И если это вдруг случится, если понадобится твоя помощь, не отворачивайся, как бы странно все ни выглядело! Я помог им когда-то, и теперь я ни о чем не жалею. Я видел истинное счастье, которое в силу многих обстоятельств было очень хрупким, но они не испугались. И я уверен, что Маруся дождется Такеши! Уверен, мальчик мой! Жаль, не увижу я этого!
-Прадедушка прослезился тогда… — вздохнул Игорь, — и плакал, не стыдясь. А я сидел, как истукан, глядя на его слезы, не зная, что и думать. Верить ли тому, что он говорит, как понимать его слова о помощи? Помощи кому? Но вот теперь, Мария, я понял. Время пришло… А прадедушка тогда еще кое-что поведал. Это, возможно, не так важно, просто его воспоминания. Он рассказал мне, как отпевали Марусю, когда она умерла… Да, я слышал, что ее муж был сотрудником НКВД, коммунистом. От него трудно было ожидать отпевания покойной жены в церкви. Но он это сделал.
-Гроб стоял, окруженный множеством свечей, — говорил мой прадедушка. – Маруся лежала вся в белом, будто невеста, и странно было глядеть на нее.
-Почему? – спросил я.
-Я помнил ее девочкой, стоявшей передо мной с вуалью на голове, юной и прекрасной… Странно было то, что спустя тридцать семь лет, она была… была все так же прекрасна! Юность оказалась потеряна в горе и страданиях, но ее необыкновенная красота сохранилась, точно, убереженная для того, кто бесконечно любил ее, но так и не вернулся… Ее второй муж, с которым они, конечно же, не венчались, стоял у гроба, ни разу не перекрестившись, прямой, как кол, и только слезы катились по его огрубевшему, постаревшему лицу. Я не знал, что думать, глядя на него – слишком многое слышал, многое думал об этой истории и его роли в ней. И вдруг он поглядел на меня и прямо в лоб, что называется, спросил без обиняков:
-Они ведь венчались, да? Только не делайте вид, что не понимаете, о ком речь… батюшка!
-Венчались, — коротко ответил я.
Вишнев, так, кажется, его звали, выдохнул и поглядел на Марусю.
-Я знал… догадывался. Ничего, я совсем ничего не получил от нее. Ни любви, ни даже привязанности, ни детей. Я воспитал и вырастил сына ее японца, как собственного. Я холил и лелеял ее всю свою жизнь, ни разу, ни в чем не упрекнув…
Он повернулся ко мне. Высокий, когда-то, наверное, достаточно интересный юноша, а теперь весь седой, сильно постаревший, уставший человек. Я ждал от него совсем другого, но он, украдкой утерев выкатившуюся слезу, произнес:
-Но знаете, батюшка… Даже все это никогда, ни за что не искупит того, что я натворил! Никогда…
-Вы говорили ей когда-нибудь о том, что сожалеете о своих поступках? – осторожно спросил я.
-Поступках? Вы… знаете обо всем? – Вишнев поднял на меня глаза, в которых было большое удивление, досада… но не страх.
-Я догадываюсь, как догадывались, возможно, и другие. Только ведь теперь не в этом дело. Теперь не это вас беспокоит… Мария Николаевна умерла и вам никогда не узнать, догадывалась ли обо всем она. Знала ли о том, что ваши поступки мучают вашу совесть.
-Думаю, что она знала… Но еще хуже то, что даже это знание ничего не изменило. Она всю свою жизнь со мной жила так, будто меня и нет. Хотя, отдать ей должное, делала для меня все, что положено жене. Исполняла обязанности… Что ж, я хотел, что бы она вышла за меня, я добился этого, но и только. Все эти годы, батюшка, — он хрипло, тяжело вздохнул, — она любила только своего сына и его… Такеши. Никогда не забуду, как она вздрагивала всякий раз, как на лестнице у двери нашей квартиры раздавались шаги!.. И лишь однажды я увидел в ее взгляде теплоту и слезы. Когда вернулся с фронта. Только тогда! Маруся обняла меня и поцеловала… Это все.
-Вы хотели бы, что бы она простила вас?
Он поглядел на меня растерянными глазами и кивнул.
-Может быть, тогда мне стало бы легче…
-Тогда поверьте мне, это так! – с чувством произнес я, очень жалея этого человека. – Она простила и не винила вас уже давно.
-Откуда вам знать?! – почти вскричал он, удержавшись, видимо, пониманием, что находится в церкви.
-А вам откуда знать, что не простила? – парировал я, улыбнувшись как можно дружелюбнее.
-Я же сказал вам – я для нее был пустым местом!.. Да и что я вам тут распинаюсь, как дурак?!
Он развернулся было, но я ответил:
-Весь мир, кроме сына, был для нее пустым местом, с тех пор, как исчез Такеши! Весь мир, поверьте! А вы… вы, все-таки, спасли ее и ее ребенка от верной гибели. По крайней мере, без вас она бы никогда больше не увидела своего сына…
-Без меня этого ничего не случилось бы! – не удержался Вишнев. – Вся семья осталась бы жива, и Маруся… она была бы счастлива со своим Такеши. Я во всем виноват, и кажется мне, она поняла все, что случилось тогда. Хотя, никогда не спрашивала… А если так и не поняла, я-то знаю. ЗНАЮ! Это знание и убивает меня. Только пока она была жива, пока я мог хотя бы, любоваться ее немеркнущей красотой, я был, если не счастлив, то хотя бы рад тому, что она со мной. Теперь и этого не осталось. Ничего не осталось…
-Остался ее сын, который считает вас своим отцом! – возразил я.
-Сын?? Я уверен, что он знает, кто его отец. Пока он был маленький, я чувствовал его привязанность, мы играли вместе, болтали о его детских делах, проблемах… Ему часто доставалось от ровесников из-за его азиатской внешности. Я защищал его. Мне казалось, что вот так, через наши с ним теплые отношения, я смогу изменить чувства Маруси ко мне. Не вышло… С годами он стал отдаляться от меня, а потом я решил, что Маруся все ему рассказала, что бы он стал сыном своего отца… Впрочем, это лишь мои догадки. Николай хорошо относится ко мне, помогает, но теперь, когда Маруси не стало, все сойдет на нет. Я не хочу, что бы он чувствовал себя обязанным мне, я хочу остаться один. Как был один всю жизнь… Спасибо, что поговорили со мной, батюшка. Прощайте.
-Да простит вас Господь…
-Мне больше нечего было сказать этому человеку, Игоряша. Как ни старался, я не смог его утешить…
Игорь смолк, глядя в свой стакан с чаем.
-Утешить этого человека?! Убийцу?? – воскликнула я. – Ваш прадед был, наверное, святым!
-Нет, Мария. Он был обычным человеком. Просто очень добрым… Он говорил, что нет злых людей, есть люди несчастные. И Вишнев был глубоко несчастен. С самого начала, когда не смог добиться любви Маруси, когда жестоко приревновал Такеши к ней. Только и всего. Не смог справиться со своей ревностью… Прадед говорил еще, что Маруся все еще здесь. Ее видели в ее доме и… здесь, у пещеры, я уверен, тоже она. Она ждет… Я помогу вам добраться до пещеры, но очень прошу быть предельно осторожными!..
Еще почитать:
Что бы не погасло... — Что бы не погасло… Глава 6
Б л е с к — Глава 1. Кто она?
Карточный Долг — Карточный Долг. Глава 4
«Яман и его семья»Глава вторая. Продолжение. Судьбы героев начинают сплетаться. Часть 7. —
«
»
