-Машенька!.. Простите! Доброе утро!
Я открыла глаза и не сразу поняла, что происходит. Рядом с койкой стоял Кирилл и ужасно смущенно улыбался. Я вздрогнула, сообразив, что одеяло закрывает нас с Кенджи лишь до пояса и то, не полностью. И только рука моего мужа прикрывает слегка мою грудь.
-Простите меня, бога ради, но пора вам вставать. Завтрак вам не светит, но вы знаете… У вас есть время умыться и за вами придут для процедур. А потом увезут на операцию… Не смущайтесь меня! Думайте, что я – только доктор… Я уйду сейчас, но помните, что времени у вас совсем мало!
-Хорошо, Кирилл, спасибо!
Он вышел, и я позвала Кенджи. Он мигом вскочил, растерянный от понимания, что пришло утро и скоро операция. Мы быстро приняли душ, оделись, что-то говорили друг другу, но все это ничего не значило – я видела, как он бледен, как вглядывается в мое лицо.
-Кенджи! – я обняла его за талию. – Родной мой! Не переживай так! Ничего со мной не случится!.. Ну, разве что, придется потерпеть меня, лежачую, несколько дней.
Кенджи прижался губами к моему лбу.
-Я понимаю… — вздохнул он, поглядел мне в глаза и улыбнулся, как только мог. – Ночью ты была просто восхитительна! И в то же время, словно, мой единственный, мой самый любимый на свете ребенок, нежный и беззащитный…
Дверь палаты открылась и вошла медсестра.
-Мария? Доброе утро! Извините, но вам пора на процедуры. Вы ничего не ели сегодня?
-Нет.
-Хорошо. Значит, все пройдет быстрее.
-Позавтракай, пока меня нет. Прошу тебя! – шепнула я Кенджи. – Потом ведь точно не станешь.
-Хорошо.
Он чмокнул меня в щеку, и я проследовала за медсестрой.
Я понимала, что все это только незначительные процедуры, что через минут пятнадцать я вернусь в палату, но меня уже начинало колотить. Я ничего не могла с собой сделать, молчала, едва отвечая на вопросы врачей, не обращая внимания на медсестер, которые весьма бесцеремонно разглядывали меня, вероятно, сравнивая со вчерашней красоткой, на смену которой сегодня пришла бледная и перепуганная ее копия.
-Машенька, вы очень бледны! – заметил Кирилл, к которому меня привели напоследок.
Его рука все еще была на перевязи, но он улыбался.
-Так переживаете из-за операции?
-Да, Кирилл. Но даже не столько из-за себя, сколько из-за мужа.
-Из-за мужа… — повторил Кирилл. – Забавно… Вы так привычно называете господина Симосаву мужем, словно, замужем за ним уже чертову уйму времени!
-Мне гораздо более странно, когда меня называют «госпожа Симосава»!.. А муж… Это очень странная история с самого начала, я рассказывала вам. Он, Кенджи, роднее для меня всех самых родных по крови, вместе взятых! Он – кровь моя, мое сердце, дыхание, мои сокровенные слезы и самая светлая радость. Он, возможно, даже больше, чем муж. Я лишь успела увидеть его в первый раз, и поняла, почувствовала, как говорят, даже не сердцем, которое просто завопило, а нутром – он мой, МОЙ!!! Просто потерялся где-то, а теперь нашелся, пришел, наконец… Вы понимаете меня? Хоть немного?
-Да… Наверное… Давайте-ка, я дам вам успокоительного – вам надо успокоиться. Боюсь, придется запастись этим снадобьем и для вашего мужа!
-Он справится! Самурай, как-никак…
-Шутить пытаетесь… Это хорошо. Но вот, как раз, за него я гораздо больше боюсь! Я видел его тогда, после вашего приступа перед этим чертовым полетом. Он сжался, точно, в кулак, а нервы в жгуты стянуло. В глазах чернющая пропасть – подойти страшно! Мог бы позволить себе, криком кричал бы. Но не мог. А так тоже сердчишко может не выдержать… Думаю, надо бы ему, когда вас на операцию уведут, сердце проверить. Успокоительного дам, болтовней займу… Понятно, что толку от этого немного будет, но все лучше, чем он будет от стены к стене мотаться, да курить одну за одной. Не переживайте так, Машенька, я позабочусь о нем, правда! Я для вас хоть что сделаю!
-Я знаю. Спасибо вам!
Он сам вколол мне успокоительного и проводил в палату.
-Родная! – Кенджи бросился ко мне и сгреб в объятия. – Как ты?
-Хорошо! – улыбнулась я. – Все в порядке. Скоро за мной придут… Ты поел?
-Выпил кофе с каким-то бутербродом… Не волнуйся, если я захочу поесть, найду что-нибудь.
-Это уж точно! Тебе стоит только в столовой появиться, весь персонал кинется тебя обслуживать, красавчик!
-Нигаи! Ты серьезно сейчас?? Ты ревнуешь??
-Еще как! – вскричала я с явной долей наигранности.
Он выдохнул.
-О! Я уже испугался! Ведь ты не можешь меня ревновать – я ТВОЙ! Да? Ты ведь забрала меня? Навсегда?
-Забрала! Совсем! – прорычала я и обхватила его руками ниже талии.
-Ох! – вскрикнул Кенджи. – Вот ты какая?! Попадешься ты мне, когда станет можно!
-Значит, уже совсем скоро! Я в нетерпении!
-И это после сегодняшней ночи?! Ты невозможна!
-Это ты невозможен! Это ты невыносим!.. Боже, Кенджи, я обожаю тебя!
…Они пришли за мной очень быстро. Кирилл и двое санитаров.
-Кирилл? – тихо ахнула я. – Пора?
-Да, Машенька. Пора… Господин Симосава, как вы? Мне бы хотелось кое-что предложить вам. Раз уж вы здесь, в моем отделении, я бы сердце вам проверил.
-Зачем? – искренне удивился Кенджи. – Насколько я знаю, я здоров… Это Нигаи попросила?
Он посмотрел на меня едва ли не с укором.
-Нет. Но я согласна с доктором. Нам с тобой досталось столько переживаний за последнее время… Мне было бы спокойнее, если ты, пока меня оперируют, побудешь под присмотром доктора. Ты здоровый, сильный и… потрясающий мужчина, Кенджи! Но послушайся доктора, побудь с ним!
-Ну, хорошо… если ты просишь…
-Машенька, ложитесь на каталку!
-Но ведь я и сама могу передвигаться! – не очень уверенно промямлила я.
-Конечно, можете! Но таков порядок. Ложитесь!
Я послушно легла и схватила Кенджи за руку.
-Ты проводишь меня? Да?
-Обязательно провожу!
И он шел рядом с каталкой, держа мою руку, глядя мне в лицо, и я видела, как предательски блестят его глаза, как он старается улыбаться. Чувствовала, как он непроизвольно то и дело сжимает мою ладонь… Ему позволили пройти в отделение хирургии и там, перед одной из дверей санитары остановились и Кирилл обернулся.
-Все, господин Симосава, мы пришли. Я тоже дальше не пойду. Нам с вами там не место… Счастливо, Машенька! Все будет хорошо, поверьте мне! Вы в хороших руках.
-Да, спасибо, Кирилл…
Он направился к выходу и Кенджи наклонился ко мне, нежно поцеловал мои губы и сжал мою ладонь еще крепче.
-Я с тобой, родная! Помни это! И… я бесконечно люблю тебя!
-Я тоже, Кенджи! Скоро я буду рядом. Очень скоро!.. Иди с Кириллом, будьте вместе!
Двери распахнулись, я зажмурилась и каталка покатилась. Кенджи больше не было рядом, и я глядела в укатывающийся белый потолок, чувствуя, как просятся на глаза слезы – так пусто, так страшно и одиноко мне сделалось без Кенджи. Даже зная, что он совсем рядом, что нас разделяют всего несколько стен…
-Та-ак! Прибыли, значит… А это что? Колечки, цепочки, серьги снимаем! – прогремел голос крупной женщины в белой форме и старомодной белой шапочке, колом стоявшей на ее голове. Мясистое, красное лицо и какие-то мутные, серо-зеленые глаза. Словно, болотная жижа… Она решительно двинулась ко мне, и я непроизвольно сжала руку с кольцами в кулак.
-Снимаем!! – рявкнула она, схватив меня за руку. – Плохо слышите, дамочка?!
-Вы с ума сошли?? – от неожиданности я почти потеряла голос. – Ничего я не сниму!
-А потом пропадет что, и мне отвечать?! – гремела она. – Снимаем!
Я вырвала руку, чувствуя, что сейчас закричу на всю больницу.
-Не смейте даже притрагиваться к ним!
-Что здесь происходит? – ворвался голос Аркадия Францевича. – Что за базар?? Зинаида Сергеевна!.. О, Машенька, здравствуйте! Или как – госпожа Симосава теперь?.. Что тут у вас случилось?
-Здравствуйте, доктор… Эта женщина заставляет меня снять украшения. И кричит на меня… Это нормально здесь у вас?
-Вообще-то, есть такое правило – что бы пациент снимал перед операцией все драгоценности. Все-таки, наркоз, пациент не видит, не слышит и не чувствует ничего. И случись какая суматоха, упади с него какое колечко или порвись цепочка, потом ведь скандал может быть. Всякое бывает!.. Но, принимая во внимание ранее случившуюся свадьбу, ваши чувства и, вероятно, уверенность, что ваши колечки для вас сейчас гораздо больше, чем просто украшения, я позволяю вам оставить их на вас… Зинаида Сергеевна, будьте добры успокоиться и начать вашу непосредственную работу!
-Да, Аркадий Францевич… Развели тут! – пробурчала она. – Красотка блатная, как же!..
И она принялась стерилизовать меня, словно, я кукла тряпичная, нисколько не церемонясь. Отвернувшись, я пыталась сдержать слезы, но они рвались из меня помимо моей воли, и я чувствовала, как ноет сердце, как болезненно рвется оно к Кенджи, к его теплой груди… Дальнейшее я помню очень смутно – операционная, странный, почти не больничный запах, люди в масках, чьих глаз я не могла понять. А потом анестезия и… темнота.
… Где я? Почему так долго темно? Холодно… Но вот темнота стала рассеиваться. Размытый, странный свет… Кто-то взял меня за руку! И словно, сквозь туман, лицо Кенджи… Нет! Это не Кенджи. Длинные, чуть ниже плеч черные, густые волосы, тонкое лицо с высокими скулами, очаровательные губы под аккуратными черными усами и аккуратная же бородка, глаза. Пронзительные в своей печали, удивительно красивые глаза. Такеши… Я держала его за руку и хорошо чувствовала ее, теплую, как у его сына, родную ладонь.
-Мусенька… — тихий его голос. – Моя родная девочка…
Туман рассеялся, и я увидела, как заблестели от слез его глаза, как дрогнули черты лица, и я не вынесла его печали – я бросилась в его объятия и расплакалась.
-Такеши!.. Господи, Такеши!
Ибо дедушкой такого молодого человека я не могла назвать. А он обнимал меня, и дрожали руки его, гладили мои волосы, а губы целовали мое лицо. Он, точно, ощупывал его пальцами, гладил и плакал.
-Мусенька моя маленькая! Как же ты похожа на нее!.. Как похожа! Точно, две вишенки с одного дерева, с одной веточки… Вишенка моя! Я так счастлив видеть тебя! Знать, что ты есть… И Кенджи так любит тебя! Совсем так же, как я люблю Марусю… Я чувствую, как дрожит его сердце. Эта дрожь не пройдет никогда, Мусенька, не пройдет! Если он такой же, как я… Не скрою, было время, когда я пытался забыть, зная, что не быть мне с Марусей, не обнять ее ни за что. Не смог… Когда я бежал отсюда, когда в последний момент сумел попасть на торговое судно, уходившее в Японию…
Внезапно, словно, ветер налетел, мраком нас накрыло и запах… запах гари, как будто. Кое-как я смогла открыть глаза – так сильно рвался ветер прямо в лицо. Все подо мной раскачивалось, и я поняла, что это корабль, что пахнет дымом из трубы.
-Такеши! – пискнула я в страхе, обернулась и увидела его.
В нелепых мятых брюках и пиджаке, тоже, словно, не с его плеча, распахнутая на груди грязная рубаха. Он стоял, согнувшись и опершись вытянутыми руками о перилла, и плакал, так рыдал, что сердце разрывалось, глядя на него. Я медленно подошла ближе и услышала лишь:
-Маруся… Маруся моя… Я не смог. Ничего не смог, родная моя! Жить теперь не зачем.
Он распрямился и посмотрел в небо, в закатное небо в лиловых тучах. Ветер трепал его черные волосы, красивое лицо исказила страшная боль, черная, неизбывная, которую никакое время не способно излечить…
-Нельзя заставить сердце забыть такую любовь. Никак, Мусенька…
Мрак снова сгустился, и я слышала его голос. Тихий, печальный с еле слышной ноткой надрыва.
-Много, очень много раз я раздумывал о том, что, возможно, я смог бы вернуться в Россию, сюда, к Марусе. Это было практически невозможно, ибо я стал невыездным. О, да, можно сделать липовые документы и выехать. Но я бежал, понимая, что меня винят в гибели Соболевского. Значит, винит и она. Я стал здесь преступником. И не просто воришкой каким-нибудь, а японским шпионом, которому один путь – расстрел… Бежать вместе с Марусей, если бы она поверила мне? Тогда и она оказалась бы под ударом. Поймали бы вместе со мной и так же расстреляли. И я даже не уверен, что мы смогли бы найти убежище где-то в другом городе или деревне. Это здесь меня еще знали и доверяли. А для остальных я враг. Все в этой стране считали Японию вражеской страной и не зря, конечно… Всю свою жизнь, Мусенька, не давали мне покоя лишь два вопроса – что стало с Марусей и то, что я так ничего и не сделал, что бы добраться до нее. Разум твердил мне, что выхода не было, что все кончено и я бессилен, но сердце рвалось на части, крича – посмотри на кольцо! Смотри на него, несчастный – ты бросил свою жену!! А кто знает, может, и ребенка своего…
И плакал Такеши, судорожно прижимая меня к себе, к разодранному в кровь своему сердцу.
-Пойдем, Такеши!.. Дедушка мой родной… Я отведу тебя к ней, я знаю дорогу. Она ждет тебя.
-Нет!! – вскричал вдруг он. – Нет, Мусенька! Ты должна вернуться к нему, к моему сыну! Он любит тебя больше своей жизни, он погибнет без тебя так же, как погиб я. Ибо всю свою на диво долгую жизнь я был мертв. Живым трупом я проживал день за днем, глядя, как высыпается песок в часах моего времени и… только Кенджи был моим утешением, надеждой моей, что когда-нибудь он поедет в эту страну, найдет Марусю и скажет ей, как я любил ее… Так не оставь его, Мусенька! Ты обещала мне!
Он тряс меня за плечи и глаза его горели отчаянными слезами.
-Но… я ведь и не оставляла! – пролепетала я. – Нет, Такеши!
И тут только я начала понимать, что происходит! От ужаса я оцепенела и лишь шептала:
-Такеши! Где я?? Что со мной, Такеши??
-Ты должна вернуться! – твердил он. – Ты должна!
-Но как??
Такеши вдруг улыбнулся.
-Ты ведь знаешь!.. Синий Цветок… Позови его, как только сможешь, громко. Позови, и он придет за тобой, он заберет тебя, моя Вишенка. Позови!
Я посмотрела в его глаза, схватила за руки и зажмурилась.
«-Где ты?? Я здесь! Я люблю тебя!! Забери меня!..»
Но только ветер шумел вокруг нас, только холод сковывал ужасом самой страшной на свете потери. Страшнее смерти. И я уже ничего не могла говорить, я плакала, глядя в глаза Такеши, и он не отпускал мой взгляд. Не сдавайся! – кричали его глаза. – Только не сдавайся!!
«-Родной мой! Мне страшно!! Мне так страшно без тебя!! Я люблю тебя и смогу вернуться только к тебе!.. Где же ты??.»
И вдруг, точно с неба мне на плечи, прямо в сердце:
«…Я здесь! ЗДЕСЬ!!! Мой Синий Цветок, иди же ко мне! Скорее, родная моя!! Я с тобой!..»
Взгляд Такеши, полный слез, и бесконечно грустная улыбка на его прекрасном лице. Как там говорила бабка Дарья? Ей, маленькой девочке целую пропасть лет назад молодой японец казался настоящим принцем. Таким красивым, что она мечтала когда-нибудь встретить такого же…
-Такеши! – прошептала я, чувствуя, как он удаляется, как будто, снова растворяясь в тумане. – Я помогу тебе. Мы поможем тебе! Ты не будешь больше скитаться в одиночестве, твоя Вишенка обещает тебе!
-Я люблю тебя, девочка моя милая…
-И я… И я, Такеши!..