Синий Цветок Синий Цветок. Глава 11

Глава 11

Я всегда думала, что съемки кино – это очень интересно, я обожала смотреть в интернете рабочие моменты съемок известных фильмов, но теперь я поняла, что это в основном, рутина, тяжелая, выматывающая. Столько людей, занятых своей работой… И как только они не мешают друг другу?! Актеры, тут же, в толпе репетирующие диалоги, отдельные сцены, какие-то движения. Костюмеры и гримеры, осветители и операторы, и еще куча всяческого народа, работы которого я не могла понять. Я совала свой нос везде, стараясь не выпускать из виду Кенджи, окруженного ассистентами и актерами, теряла и снова находила, а потом устраивалась где-нибудь в уголочке и наблюдала. Здесь мой японский мог пригодиться только мне, и я пользовалась удачей, всматриваясь и вслушиваясь. А когда Кенджи давал своим людям выходной, наступала моя очередь удивлять этих странных для нас черноволосых, очень вежливых, сдержанных и улыбчивых людей. Они приняли меня в свой круг так легко, точно, я могла похвастаться просто небесным обаянием. И совсем не потому, что узнали об отношении Кенджи ко мне. Он не скрывал этого, общаясь со мной, даже не смотря на занятость, очень нежно и ласково. Нет, он не ходил со мной в обнимку и не целовал у всех на глазах, но при виде меня его лицо заметно менялось, он улыбался мне так светло и тепло, что это заменяло мне долгожданный поцелуй. И его люди не могли этого не заметить. Но их отношение ко мне не строилось на этом. Еще не зная ничего, они запросто знакомились со мной, шутили, задавали вопросы. Интересовались тем, где и что можно купить, где отдохнуть и повеселиться, что занимательного посмотреть в городе. Я с радостью отвечала, в выходные водила по городу, рассказывая все, что знала о нем. И скоро они встречали меня радостными улыбками, посвящали в таинства кинематографа, рассказывали о Японии. Я просто влюбилась в этих людей!.. Но больше всего я старалась подобраться поближе к Кенджи, смотреть, как он работает. Я не подходила близко, понимая, что могу помешать, отвлечь, я молча наблюдала в сторонке, но неожиданно слышала его.

«-Синий Цветок, ты здесь? Подойди…»

И я подходила к нему, мне незаметно ставили стульчик, и я садилась на него. Иногда Кенджи что-то рассказывал и показывал мне, спрашивая мое мнение, предлагал чаю и мы пили его, просто отдыхая. Но порой Кенджи брал меня за руку и молчал, опустив голову, думая о чем-то своем. Возможно, что-то смущало его или не давало покоя, и так он находил поддержку. Я держала его руку, и мне казалось, мне очень хотелось верить, что моя рука передает ему мое тепло, мою поддержку, мою веру в него и мою любовь… Кенджи поднимал глаза и глядел мне в лицо. Я не всегда могла понять выражение его глаз, но я смотрела и смотрела ему в лицо, готовая снова залиться слезами выкипающего из моего сердца чувства к нему….

Кенджи не приходил ко мне ночью. Я понимала, почему, но моя пустая постель заставляла возненавидеть саму ночь, и мне так не хотелось возвращаться вечером в свой номер! Утром он приходил ко мне, нам привозили завтрак, и это было лучшее время дня! Кенджи прижимал меня к себе и долго-долго держал в объятиях, целуя мои волосы, лоб, и мне казалось, что так он пытается компенсировать свое отсутствие ночью. Он ухаживал за мной за столом, расспрашивал о моей работе с его людьми, нравится ли мне. Морщился, когда раздавался телефонный звонок и мешал нашему разговору. Кенджи брал трубку, но смотрел все время на меня, дотрагиваясь кончиками пальцем до моего лица, волос или держа мою руку в своей. Я же смотрела на его оголенные короткими рукавами рубахи руки, на расстегнутый ворот и доводила себя до умопомрачения… Наверное, он видел мой взгляд и понимал мои чувства! После завтрака Кенджи прощался со мной, ловя последний момент один на один перед долгим днем работы и ночью порознь. Он снова долго обнимал меня, целуя так, словно мы прощались по меньшей мере, на месяц, и я удерживала его мягкие, чувственные губы, целуя до одури, переполняясь его нежностью…

-Я не смогу так больше! – срывающимся голосом произнес Кенджи после очередного моего поцелуя на прощание. – Я не вынесу!

Я немедленно похолодела от ужаса, и он увидел его в моих глазах.

-Нигаи! Даже не смейте!! Вы могли подумать, что я уйду от вас?!

И он прижал мою голову к своей груди.

-Я достаточно пропустил выходных, когда мог бы сделать то, что обещал! Но пока моя группа отдыхала под вашим руководством, я занимался другими делами – натура для эпизодов, дела авиакомпании… Но завтра я найду время и мы съездим кое-куда. Вы не против?

-Вы хотите рассказать мне то, что обещали? – осторожно спросила я.

-Не стесняйтесь своего интереса, Нигаи!.. Я устал спать без вас, я не могу больше смотреть, как все мои люди заглядываются на вас и не чувствовать, что вы по-настоящему принадлежите мне. Только мне, Нигаи!

-Выходит, ревность не чужда даже вам?! – улыбнулась я, погладив его по щеке.

-Как вас понимать?! Вы считаете, что я настолько самоуверен, что даже мысли не допускаю о том, что кто-то может оказаться для вас дороже, интереснее, что я не боюсь вас потерять?

-Вы – настоящий самурай, Кенджи! А мне казалось, для них чужды излишние страсти.

Я продолжала улыбаться, давая понять, что я все еще шучу.

-Самурай не тот, кто ничего не чувствует, а тот, кто умеет это скрывать, кто помнит, прежде всего, о своем долге, о чести своей, которая и есть гарант выполнения долга даже ценою жизни, ценою любви к ближним… Я не считаю себя настоящим самураем, хотя и изображал их, надеюсь, достаточно достоверно. Я даже не говорю о том, что стать самураем – это большая честь, это определенные правила и так далее. Просто все гораздо глубже, если говорить о внутреннем ощущении себя самураем… Но я понимаю, почему вы так сказали, Нигаи. Неужели я произвожу впечатление сурового воина, лишенного теплых чувств??

-О, нет, Кенджи! Совсем нет. Вы – самый нежный, самый трепетный человек из всех, кого я знала. Вы не похожи ни на кого, к кому я привыкла. И я… бесконечно люблю вас!

Слезы рванулись из моих глаз, и Кенджи, взяв в ладони мое лицо, целовал его так ласково, что только усиливал их поток.

-Мой… мой родной!.. – шептала я. – Мой милый самурай!..

Я увидела, как он растрогался, как наполнились слезами его глаза.

-Никогда, никто меня так не называл… — прошептал он, откашлялся и произнес. – Завтра же едем!

Выехать удалось только к вечеру. Днем мы оба оказались заняты -Кенджи уехал на выбор очередной натуры для завтрашних съемок, а я повела несколько человек из его группы на выставку местных художников. Мне и самой было очень любопытно – как это в таком небольшом городке оказалось столько художников, что стало возможно открыть настоящую выставку. Оказалось очень интересно, работы просто прекрасные и я замечательно провела время. Мои японцы были очень довольны, более, чем охотно делились впечатлениями, и мне нравилось обсуждать с ними увиденное.

Кенджи нашел нас в кафе, где мы все дружно обедали после выставки. Он выглядел уставшим, и я уже не очень надеялась на нашу поездку, но сев за мой столик, Кенджи улыбнулся и сжал мою руку.

-Я так рад видеть вас, Нигаи! Как вы? Готовы поехать со мной?

-Я ждала вас! – ответила я. – Но мне показалось, что вы устали. Может, вам лучше отдохнуть сегодня? Завтра ведь опять работа.

-Моя работа – моя жизнь. Я сам выбрал ее и не боюсь понедельников, не жду выходных. Я получаю удовольствие от моей работы, от съемок, от всей этой чехарды на площадке. Мне нравятся мои люди, я люблю общаться с ними… Мне очень повезло зарабатывать любимым делом, Нигаи! Но может быть, вы устали?

-Нет, Кенджи. Даже если бы это было так, я все равно, поехала бы с вами. Для меня это очень важно!

-Я поставил между вами и близостью со мной этот порог, и теперь… Теперь я сомневаюсь.

-В чем? – немедленно испугалась я.

Кенджи дотронулся пальцами до моей щеки.

-Вы так быстро пугаетесь, Нигаи!.. О, нет, вы не отделаетесь от меня так легко! Я не хочу сомневаться, не хочу больше раздумывать. Я хочу знать правду. Поехали!

Я молча шла за Кенджи, садилась в машину, и мы ехали по залитым вечерним солнцем улицам. Было так красиво вокруг! Зелень приобрела теплый оттенок, дома тонули в ней, такие уютные, окруженные клумбами, пестревшими цветами. Гулять бы сейчас беззаботно по этим улочкам, зайти в какое-нибудь маленькое кафе с открытой террасой, выпить чаю… Как же я боялась этой тайны Кенджи! Он сказал, что все будет зависеть от меня, и я была уверена – ничто не сможет отвратить меня от него! Что бы ни открылось вдруг в прошлом или настоящем! Но что может открыться в этом городе, в котором я родилась и выросла, о котором знаю практически все?!..

Машина остановилась на пустынной улочке той самой заброшенной части нашего городка, которая когда-то называлась Рабочим поселком. Я глядела на старинный каменный дом с обвалившейся штукатуркой, на зияющие проемы окон, лишившихся стекол и рам, на бестолковые ростки деревьев, торчавших на местами обвалившейся крыше. Мрачные останки бывшего здания детской музыкальной школы, куда приводил меня маленькую мой отец… Уходившее солнце провалилось в скопившиеся на горизонте тучи, подул ветер, и что-то сжалось у меня в груди. Я медленно нажала ручку дверцы и вышла из машины. Ветер тут же ударил мне в лицо, и я почувствовала песчинки во рту. Я смотрела на дом, на полуразвалившиеся ступени крыльца, на каменный вазон посреди круглой, заросшей сорняками клумбы. Ворот между каменными столбами ограды уже не было. Только сама ограда, чугунная, покрытая пылью с проросшими наружу ветками одичавших кустов.

-Зачем мы здесь? – тихо спросила я подошедшего ко мне Кенджи.

Он положил руку мне на плечи и слегка прижал к себе. Но я чувствовала всю скрытую силу этих объятий, я увидела ее в его глазах, внимательно и тревожно глядевших мне в лицо.

-Она здесь… Здесь та тайна, о которой я говорил. Вернее, здесь все началось… Мы можем и не заходить сюда – вы, наверное, боитесь прогнивших полов и разрушенных лестниц?

-Нет, Кенджи, я не боюсь. С вами я не боюсь ничего… кроме вашего отсутствия. Пойдемте, зайдем туда.

И я зашла за ограду, поднялась на ступени крыльца, чувствуя ступнями камешки, крохотные обломки прошлого, попадавшие под мои туфли. Ручка деревянной двери с разбитыми стеклами поддалась, но само дерево настолько искорёжилось временем, что открыть ее удалось не сразу.

Темный холл освещался только из двух окон фасада. Напротив – широкая лестница наверх, а направо и налево – большие двустворчатые двери. Справа от лестницы, видимо, был гардероб школы – там оставался кусок стойки и в углу валялись пара металлических конструкций с крюками для одежды и головных уборов.

-Куда теперь? – я взяла Кенджи за руку так, словно, это он — мой отец, а я – та маленькая девочка, что много лет назад приходила сюда.

-Наверх. Не бойтесь лестницы – она по-прежнему крепка.

И мы медленно стали подниматься по деревянным ступеням, покрытым слоем пыли и осыпавшейся штукатурки.

-Наверное, здесь все совсем не так, как было при хозяевах этого дома, когда он был жилым… — говорил Кенджи. – Дом большой. Настоящее дворянское гнездо.

Пол чердака устоял, и проломы крыши не повлияли пока на второй этаж. Он выглядел почти так же, как и во времена музыкальной школы. Но только теперь, осмотревшись взглядом взрослого человека, я понимала, каким образом «советские» хозяева перестроили здание, что бы превратить в школу с кабинетами, общим коридором. Дешевые тонкие переборки между кабинетами пострадали первыми, старые же устояли. То, как настилался паркет, расположение окон и балкона указало на границы помещений, на то, где находились комнаты хозяев.

-В одном из классов здесь стоял старый рояль, — пробормотала я. – Наверное, увезли… Хотя, он был такой старый, что вряд ли мог остаться цел… Зачем мы, все-таки, здесь? Ничего не осталось. Только руины.

-Вы когда-нибудь пробовали петь, Нигаи?

Мы остановились посреди одной из комнат. Обломки вывороченного паркета, все та же штукатурка, сломанный стул в углу…

-Петь? – переспросила я. – Но… откуда вы знаете?!

-Ваш голос вас выдает.

-Да. Когда я была совсем маленькой, мой отец хотел, что бы я пела. Он приводил меня сюда, к своему другу, который работал здесь по классу фортепиано. Тот сказал, что мне надо заниматься, и несколько уроков я получила. Но потом… Потом папа заболел и мне стало не до пения.

-Вы очень любили вашего отца, Нигаи… — не столько спросил, сколько констатировал Кенджи. – Я просто уверен.

-Больше всех на свете! – мой голос дрогнул. – Хотя, он не был никем особенным. Мама потом, после его смерти, часто повторяла, что только зря свои лучшие годы потратила с ним… Он был художником. Настоящим художником! И когда мама выходила за него, он писал картины, делал скульптуры, был известен в городе. Видимо, она надеялась, что скоро он выберется со своими картинами из этого захолустья, что они принесут хорошие деньги и она получит, наконец, возможность носить красивые, модные вещи, не работать и заниматься исключительно собой… Простите, что я так нелестно отзываюсь о маме! Но мне всегда было жаль отца. Я хорошо помню скандалы, мамины обвинения в нищете и серой, никчемной жизни – совсем не того, что он обещал ей, признаваясь в любви и предлагая замужество… Тогда я не понимала ее, не хотела понимать, уверенная, что у нас и так все есть, что у мамы полно красивых платьев, что мы всегда в выходные ходим в кино. И ведь папа никогда не сидел без дела! Мало того, что дома он постоянно что-то рисовал! Он работал, оформляя едва ли не весь городок – начиная от плакатов, вывесок и объявлений и заканчивая эскизами оформления нового кинотеатра, ресторана, детского сада. Наверное, платили за это не очень, и я понимаю теперь мамино разочарование. Знаете, ведь как сказал Шекспир – влюбленные всегда обещают невозможное, но не выполняют даже возможного!.. Будь папа моложе, возможно, он и добился бы большего. А может, в какой-то момент он понял, что тот художник, каким он видел себя, так и не родился… К сожалению, я почти ничего не знаю о годах его молодости, детства. Он не любил об этом говорить, и я ничего не знала о своих бабушке и дедушке, кроме того, что бабушка происходила из дворянской семьи, а дедушка служил в НКВД. Только потом я поняла, какое это было несусветное сочетание! – я усмехнулась. – Тем не менее. Бабушка умерла рано, ей не было и шестидесяти. А дед прожил долгую жизнь, и даже я успела застать его. Правда, он не жил с нами. После смерти бабушки он уехал, а когда вышел на пенсию, отправился жить в дом ветеранов НКВД, вернее, тогда уже КГБ. Мы как-то ездили туда навестить его… Только со мной он оказался ласков. Папа для него был, словно, и не сын. А меня он посадил на колени, погладил по голове и все шептал: «Ты, Мусенька, совсем как она… совсем, как она…». А на глазах слезы. Мне кажется, он очень любил бабушку…

Я посмотрела на Кенджи, но не увидела обычного в таких случаях выражения на лице – отрешенная печаль, сочувствие, внимание или что-то, вроде этого. Кенджи смотрел мне прямо в лицо так, что мне стало не по себе. Он сжал мою руку.

-Скажите мне, Нигаи, в каком году родился ваш отец?

-В тридцать восьмом. Но зачем вам…

Кенджи не дал мне договорить. Он порывисто обнял меня и прижал к себе. Вдалеке прогремел гром.

-Приближается гроза… — проговорил он, — пойдемте вниз.

-Но вы так и не объяснили…

-Пойдемте вниз!

-Хорошо, хорошо… — пролепетала я, спеша за Кенджи и стараясь не споткнуться об обломки мебели и паркета.

В холле Кенджи замедлил шаг, огляделся и решительно направился к одной из двустворчатых дверей. Он рванулся туда так внезапно, что, наверное, от неожиданности, мне стало нехорошо, в глазах потемнело и стало тяжело дышать. Я невольно остановилась, Кенджи на мгновение выпустил мою руку… и вдруг наступила темнота. Казалось, что и пол исчез из-под моих ног, и я повисла в воздухе, в холодном мраке и пустоте… Забрезжил свет. Он становился ярче, больше, я увидела распахнутую входную дверь, окна, полуденное солнце, вливавшееся в них, легкие белые занавеси, колыхавшиеся на ветерке.

-Пойдемте со мной! – звонкий женский голос. – Пойдемте! Хватит уже сидеть за столом!

И она пробежала мимо меня, не худенькая, но очень изящная, темные волосы в косе и белый бант, легкое белое платье, перехваченное на талии широким кушаком того же белого шелка…

Воздух дрогнул вокруг меня, точно, от беззвучного взрыва, снова на мгновение темнота, я открыла глаза и увидела Кенджи, схватившего меня за руки.

-Что? Что с вами, Нигаи?? Вам плохо?

Я бросилась к нему на шею, обхватила руками, что было сил, и выдохнула.

-Все хорошо… — пролепетала я. – Кажется…

-Мы немедленно уедем отсюда! Вы только что застыли на полушаге, побледнели, как полотно, и не слышали, да, кажется, и не видели меня, хоть и открыты были ваши глаза… Так нельзя! Я не могу так рисковать! Пойдемте отсюда.

-Нет, Кенджи! – вскричала я. – Вы не поняли! Мне не было плохо и ничего страшного со мной не случилось… У меня было видение.

-Что?? Видение? Что же… вы видели?

-Вот этот холл. Только много лет назад. Нет, не в то время, когда я была здесь маленькая. Я видела его таким, каким он был при его настоящих хозяевах, тех, что жили здесь… Это правда, Кенджи! Самая настоящая! Я увидела девушку в белом платье, шелковом, по щиколотку. У нее была коса и белый бант… Вы верите мне? Она смеялась, в окна сияло солнце. Что это было? Как вы думаете?

-Что она делала? – спросил Кенджи и на секунду прикрыл глаза, вздохнул.

-Она… Кажется, она прошла в ту самую дверь, в которую вы вели меня. И… она звала кого-то с собой.

-А этого кого-то вы не увидели?

-Нет. Кенджи, что все это значит?? – взмолилась я.

-А вы не боитесь?

-Это что, призраки, да??

-Возможно… Пойдемте в ту дверь и узнаем, что там!

-Господи, Кенджи, но вы же понимаете, что там ничего не может быть! Так же, как и наверху. Зачем вам это?

-Я объясню, когда мы войдем туда, что бы мы там ни увидели. Идете со мной? Или вас проводить в машину?

Меня его тон сейчас коробил по самому сердцу. И мне стало больно, точно, я не узнавала его, и Кенджи перестал вдруг быть тем человеком, которого я знала, хоть и недолго, и любила до слез.

-Мы пойдем в машину и уедем отсюда вместе! — твердо заявила я, спасаясь таким тоном от страха.

Кенджи пристально посмотрел мне в лицо. Так ли? – спрашивали его глаза.

-Да, меня пугает все это. Пугает, потому что, я не понимаю, что значит это ваше расследование, и я не знаю, к чему все это может привести. Но… раз уж я увидела… то, что увидела, то я хочу знать правду. Пойдемте вместе, Кенджи и…

В этот момент до нас донеслись звуки рояля.

-Вы… тоже это слышите, Кенджи? – замерев, спросила я.

-Да. Кажется, я слышу… Я думаю, что бы мы там ни увидели, что бы здесь ни происходило, это не причинит нам вреда. Не должно…

-Почему?

Кенджи не ответил. Он взял меня за руку и повел к двери. Мы подошли вплотную к ней, и Кенджи уже было протянул руку, что бы открыть ее, как вдруг она со скрипом и скрежетом старого, ссохшегося дерева, распахнулась перед нами сама. Я вздрогнула.

-Сквозняк, наверное… — обернулся ко мне Кенджи. – Они здесь по всему дому гуляют.

Я покачнулась, мне показалось, что я падаю, я почувствовала, как Кенджи подхватил меня, и… Она сидела за роялем все в том же белом платье, а рядом с роялем стоял молодой человек. Я не могла разглядеть его лица – он стоял между мной и окном, в которое бились ветки буйно цветущей сирени. Я видела только, что он в костюме – мелькнули белоснежные манжеты из-под рукавов – и волосы… Они не были коротко подстрижены. И черные. Абсолютно черные… И тут рояль стих, девушка за ним на мгновение замерла, глядя на клавиши, а потом медленно, очень медленно повернула голову в мою сторону. Все выглядело, как на старинной фотографии, немного в коричневом цвете и свет расплывался, словно, сияя, предметы теряли четкие очертания, и я не могла разглядеть черт лица этой девушки, но она смотрела мне прямо в глаза и я не чувствовала ничего, кроме ее взгляда.

«-Ты пришла, наконец. Теперь ты узнаешь. Все узнаешь…»

Ее голос. Все такой же звонкий и нежный одновременно. Наверное, она чудесно пела… Но сейчас все исчезло, снова кануло во мрак совсем близкой грозы. Ветер уже трепал ветки жидкого кустарника за разбитыми окнами, в них летела пыль, а посреди большой комнаты с круглой лепниной розетки на потолке, внутри которой безобразно торчал крюк для люстры, стоял рояль. Он казался таким огромным, таким черным на фоне оконного проема, что становилось не по себе. Почему он здесь? Почему инструмент не вывезли, бросили здесь? Ведь он старинный, очень хороший… Я медленно, почти не чуя ног под собой, подошла к нему, подняла крышку – все клавиши были на месте, и я нажала одну из них. Раздался звонкий, мелодичный звук. Клавиши были удивительно мягкие, податливые, из слоновой кости. Чудный инструмент! Просто не верилось, что такую вещь могли вот так бросить на произвол судьбы!..

-Как же так?? Почему он здесь? – я обернулась к Кенджи. – Он же абсолютно целый!

-Наверное, он один остался ждать… — проговорил Кенджи. – Как вы, Нигаи? Вы опять что-то видели?

-Девушку за этим роялем. Она смотрела на меня, она сказала мне, что теперь я все узнаю. И с ней был мужчина, кажется, молодой… Мне показалось, что между ними были какие-то отношения. Она звала его за собой сюда, она смеялась, и это был счастливый смех… Кенджи, кто они? Хозяева этого дома?

Кенджи подошел ко мне и обнял. Я подняла голову и ощутила его дыхание на своем лице, я потянулась к его губам, и они легли на мои, они мягко и нежно целовали меня, но вот он вздрогнул, прижал меня крепче и страсть его вылилась в его поцелуе. Задыхаясь, Кенджи скользил жаркими руками по моему телу, рука его скользнула по моему бедру, и подол платья заскользил вверх, а я ощутила жар его ладони.

-Кенджи… Кенджи… Господи, что вы делаете!..

-Я обожаю вас, Нигаи!.. Скоро я уже не смогу сдержаться и…

Моя голова была запрокинута, я открыла глаза и… закричала так, что испугалась собственного крика – там, под потолком, на том жутком черном крюке была привязана веревка, а на ней висело, покачиваясь, тело женщины в черном платье. Волосы, убранные в пучок, растрепались, и седые длинные пряди подхватывал сквозняк…

-Кенджи!! – выдохнула я, и ноги мои подкосились от ужаса.

Он подхватил меня, и я прижалась к нему изо всех сил. Только бы чувствовать его тело под легкой рубахой, его тепло, слышать, как стучит его сердце.

-Там… Там, на крюке женщина. Седая… Что происходит здесь, Кенджи? Что за кошмар здесь случился и почему все это вижу я? Почему, Кенджи?? Вы ведь знаете, я чувствую, что знаете! И этот… этот ваш фильм… Он о них, да? Вы специально… Господи, вы имеете какое-то отношение к той истории? И именно это я должна была узнать?

Мои вопросы сыпались на него, как из рога изобилия, похожие на обвинения, но он молчал, закрыв глаза и прижимая меня к себе, словно я могла убежать… О, нет, никогда! И я обняла его.

-Кенджи, я так люблю вас!.. Но, ради бога, что все это значит?? При чем здесь я??

-Погодите, Нигаи. Мне кажется, вам еще не все показали…

-Я не вынесу больше! – вскричала я. – Я не могу больше видеть этих мертвецов. Не могу!.. По крайней мере, пока не пойму, какое они ко мне имеют отношение.

-Успокойтесь, Нигаи, прошу вас! – Кенджи приник губами к моему виску. – Простите, что втянул вас во все это!.. Но, это важно, это та правда, которую вы, которую мы оба должны узнать, от которой не уйти, если… если вы хотите быть со мной.

-Для этого надо подвергнуть меня всему этому кошмару?

-Поверьте, я понятия не имел ни о чем подобном!.. То есть, можно допустить, что в старом доме могут быть привидения, что можно услышать какие-то звуки, но что бы так…

Внезапный раскат грома сотряс стены, оглушил. Я невольно вздрогнула, хотя грозы никогда не боялась, и Кенджи прижал мою голову к своей груди, как будто, потолок мог обрушиться на нас.

-Пойдемте отсюда! Хватит с вас… Я расскажу вам все в номере, мы выпьем коньяку, и все встанет на свои места.

-Но зачем же надо было ехать сюда? Что бы именно я «разбудила» этот дом, как в том фильме?

-Но откуда же мне было знать о том, что здесь такое может произойти?! Я не хотел ничего пробудить, я лишь хотел показать вам дом. Только и всего. И рассказать всю эту историю. К вам она, похоже, имеет непосредственное отношение.

-Как и к вам? Что здесь случилось и кто эти люди?

В доме так потемнело, словно, резко наступила ночь, ветер бушевал за стенами, и казалось, там и нет ничего, кроме тьмы и сумасшедшего вихря.

-Эти люди…

Я смотрела на Кенджи в ожидании ответа, и вдруг прямо за его плечами появилось свечение и в нем силуэт. Я вздрогнула, схватилась за руку Кенджи.

-Обернитесь! Посмотрите, Кенджи, она здесь!

Он медленно обернулся, и я не поняла поначалу, увидел он что-нибудь или нет, но та часть комнаты, куда мы смотрели, осветилась солнцем, точно картину, замазанную черной краской, очистили в одном месте, и из-под краски появилось изображение. Деревянная подставка с большой вазой, полной цветов, массивный шкаф под потолок, который теперь стоял у боковой стены, и та девушка в белом платье. Она смотрела на нас и улыбалась. Но внезапно девушка изменилась в лице. Она медленно повернула голову к шкафу и протянула к нему руку, точно, указывая мне на него – там! Ее брови скорбно сдвинулись и поднялись, она уронила голову, и закрыла лицо руками… Мрак снова сгустился и видение исчезло.

-Кенджи! – позвала я.

Он стоял, опустив голову, но обернулся на мой голос, и я увидела слезы на его глазах.

-Теперь и я увидел…

Его голос охрип и он глядел на меня так, что мне показалось – между нами разверзлась пропасть, и он остался совсем один, охваченный тоской, беззащитный.

-Кенджи, боже!! – закричала я и бросилась к нему.

Я схватила его руки, прижала их к своим губам, потом взяла в ладони его лицо и покрыла его поцелуями. Пока он не обнял меня и не разрыдался.

-Нигаи! Моя Нигаи… — только и смог прошептать он.

-Кто эта девушка? – спросила я. – Почему я все время вижу ее? Что она хочет сказать или показать?

-Подождите, дорогая моя… Подождите… Это еще не все. Я расскажу, но пока возможно оставаться здесь, надо узнать. До конца все узнать! Понимаете?

-Я не понимаю, Кенджи. Но… но ладно, я помогу.

Мне приходилось кричать из-за почти настоящего урагана, разыгравшегося снаружи. Молнии сверкали одна за другой, дождь хлестал с таким шумом, точно, небеса разверзлись прямо над этим домом.

-Она показала на тот угол! – громко сказал Кенджи, утирая лицо. – И там стоит шкаф. Но только не так, как в видении. Посмотрите!

Я смотрела на шкаф – единственный предмет мебели, кроме рояля, который остался в этой комнате. Остался со времен его хозяев.

-Они не смогли вывезти его, потому, что он слишком высокий, под потолок. Пришлось бы повозиться. Боюсь, что он и «лежа» не прошел бы в дверь – мне кажется, что слишком он широк даже для двух створок. Может быть, его когда-то собирали прямо здесь.

Кенджи подошел ближе к шкафу, мрачной громадой высившемуся над ним.

-Кенджи, не надо!! – взвизгнула я, внезапно охваченная приступом ужаса.

Но Кенджи только усмехнулся и подошел к шкафу вплотную, поднял руку и дотронулся ладонью до его дверцы. Взялся за одну из ручек и подергал. Дверца не поддалась.

-Неужели заперт?! – удивился Кенджи. – Кому бы понадобилось запирать пустой шкаф??

Он подергал еще, а я стояла, ни жива, ни мертва от страшного предчувствия, охватившего меня. Тут что-то произошло, я услышала треск и дверца, вместо того, что бы распахнуться, как обычная створка, сложилась пополам и отъехала в сторону. Так же открылась и вторая, показав совершенно пустые недра этого жуткого шкафа. Кенджи достал сотовый и включил фонарик. Неожиданно яркий луч осветил шкаф, несколько полок с какими-то пыльными листами бумаги. Кенджи достал один из них, осветил и грустно усмехнулся.

— Это ноты, Нигаи. Всего лишь ноты… Да и что могло быть здесь, в музыкальной школе?

-Наверху… — пробормотала я и почти крикнула, — посмотрите наверху, Кенджи!

-Боюсь, мне не дотянуться! Ростом не вышел для такой высоты…

Кенджи развел руками, и тогда я молча подошла к шкафу, посмотрела вверх и решительно ухватилась за одну из полок, А ногами встала на нижнюю.

-Вы с ума сошли, Нигаи! — вскричал Кенджи. – Эта рухлядь может рухнуть прямо на вас!

Но я все так же молча взобралась на следующую полку, и еще на одну. Кенджи подпер собою шкаф, что бы тот не повалился на меня, и я добралась, наконец, до верхней полки. Измазавшись в пыли, я шарила руками по пустой доске, но вот рука нашарила какую-то тетрадь или журнал. Я схватила его, посмотрела вниз, и мне показалось, что шкаф покачнулся. От страха я вскрикнула, соскользнула в объятия Кенджи, и он в мгновение ока отскочил вместе со мной в сторону – шкаф со страшным грохотом рухнул плашмя на пол, подняв тучу пыли. Я невольно зажмурилась и закрылась руками, все еще зажав находку онемевшими пальцами.

-Ножки подломились… — объяснил зачем-то Кенджи, подойдя к шкафу. – Но что же вы там нашли?

Я достала свой сотовый и осветила тетрадь. Это оказались тоже ноты. Очень старое, дореволюционное издание «Лебедя» Сен-Санса. Специально для фортепиано.

-Ноты… Просто ноты. Думаю, они принадлежали хозяевам. Можно забрать на память…

-Нигаи! Идите сюда, скорее!! – закричал Кенджи.

Его крик напугал меня, и я почувствовала, что меня уже колотит от всего происходящего. На лбу выступил холодный пот, ноги подкашивались, но убежать уже было невозможно. Я подошла к шкафу, пытаясь рассмотреть на полу, до этого скрытом шкафом, то, что осветил фонариком Кенджи. Но в глаза мне бросилась стена, на которую упал луч моего фонаря. От понимания того, что могло означать увиденное, я застыла. Там, на старых обоях, которые не тронули, не желая отодвигать огромный шкаф, зияли несколько дыр и багровых пятен.

-Кенджи! – я едва могла говорить. – Смотрите… Посмотрите на стену!! О, господи!.. Да что же это за дом!?

Он поднял голову и осветил стену и своим фонариком.

-Теперь понятно… — вздохнул он. – На полу тоже пятна, большие, Смотрите, целая лужа!

Я перевела туда свой фонарик и увидела на паркете, который столько лет тоже оставался закрытым от посторонних глаз шкафом, чернело темное пятно. Даже несколько, соединившихся в жуткую лужу.

-Здесь… Они расстреляли здесь людей… По меньшей мере двоих.

-Кто расстрелял?

-Я не знаю, как правильно сказать, но сначала они назывались большевиками, а потом… Скорее всего, это были сотрудники НКВД. Насколько я знаю историю вашей страны… Расстрелянные пролежали здесь некоторое время – кровь успела натечь целой лужей. А потом их унесли.

-Куда?

-Вряд ли их похоронили с почестями и над их могилами стоят кресты или памятники с именами! – горько усмехнулся Кенджи.

-Тогда это уже три смерти… — заметила я. – Сколько же их еще здесь умерло?!

Мои нервы начинали сдавать, задрожавшими руками я выключила фонарь, что бы только больше не видеть этих мрачных пятен на полу.

-Это невозможно выдержать! Столько крови!..

Вспышка молнии осветила комнату, и на этот короткий, неуследимый миг я увидела на полу два скорченных тела. Двое мужчин. Светлые рубахи, залитые кровью, казавшейся черной при свете молнии и золотистые волосы одного из них. Они были еще совсем молоды… Все исчезло под грохот грома, я снова увидела свет фонарика Кенджи, услышала, падая, его крик:

-Нигаи!! Моя девочка!!

Сквозь обморок, перехвативший горло тошнотой, я чувствовала, как Кенджи подхватил меня, упав на колени, и прижал мою голову к своей груди.

-Простите меня! Я не имел права подвергать вас такому… Хотя, клянусь, я не мог знать, что дом оживет, что все они соберутся здесь… Не хватает лишь одного человека. Но он умер не здесь. И возможно, нам и не дано его увидеть… Вы сможете идти? Как вы? Милая моя, родная!.. Будь оно все проклято – я никому вас не отдам! Ни за что! Нет…

-Не отдавай! – прошептала я и поцеловала его грудь через испачканную пылью рубаху.

Он помог мне встать.

-Сможете идти? Если нет, я легко донесу вас до машины. Слышите, Нигаи?

-Я… постараюсь. Пить очень хочется!

Мое горло пересохло настолько, что даже сглотнуть было нечем. Еле передвигая ногами, я подошла к роялю, на котором оставила найденные ноты, взяла их в руки и снова покачнулась. Одним махом Кенджи оказался рядом и, больше не спрашивая, поднял меня на руки и понес из этой комнаты. А у меня невольно мелькнула мысль, что сейчас, прямо перед нами захлопнется дверь, и мы никогда не сможем выйти отсюда. Но дверь не захлопнулась. А через ее проем был виден холл и распахнутая дверь на улицу. Мы не заметили, как стих ветер и только дождь, настоящий ливень шумел за стенами этих руин. Мы достигли входной двери, когда я невольно оглянулась и увидела высокого мужчину. Вновь полыхнула молния в окна комнаты с роялем, и я разглядела бороду и усы мужчины – чем-то он напоминал Николая Второго, но через секунду я разглядела страшный ожог, изуродовавший его лицо, черные, обгорелые лохмотья его пиджака.

«-Мусенька! Милая наша девочка…»

Его голос был тих и так печален, что слезы ударили мне по глазам со страшной болью, и я моргала, пытаясь видеть лицо этого человека, глядевшего на меня большими светлыми глазами, полными грустной нежности…

Я даже дождя не почувствовала, пока Кенджи нес меня к машине. Шофер что-то кричал, но я не понимала и даже не пыталась переводить его крики Кенджи. Усадив меня в машину, он сел рядом и достал бутылку воды. Шофер не стал дожидаться особых указаний и рванул вперед едва ли ни с места. Гроза уходила и золото заката, последние его пурпурные лучи сияли из очистившейся от туч полоски неба. Они осветили дом на фоне черноты уходившего мрака, и эта картина казалась необыкновенно живописной. В другое время и при других обстоятельствах я бы непременно сфотографировала бы ее. Но сейчас я лишь молча оглянулась на дом, прощавшийся со мной пустыми глазницами окон. Меня снова залихорадило, и я прижалась к Кенджи, нимало не смущаясь такой откровенности перед шофером. Кенджи ничего не сказал. Он лишь обнял меня и прижал к себе покрепче, целуя в волосы, в лоб…