Шляпы и булавки

Земля была усыпана щебнем, передвигаться было не то, чтобы трудно, но с явными усилиями. Печорский тащил швейную машинку, возрастом с весь город. Это был сундук, предположительно с четырьмя колёсиками, что значительно облегчили бы весь путь от ростовщика до дома, но колеса было два. Они еле тащились по щебню, каждый раз подпрыгивая на каком-то из особо крупных камней. Печорский вёз машинку аккуратно, но всё же не без доли ненависти к ней. Весила она явно больше него, да ещё и дурацкий сундук, в который бы точно поместилось три таких машинки.  

На секунду мужчина остановился, до дома было ещё пару километров, а сил хватило бы только на один. Поэтому, Печорский решил устроить привал, он аккуратно поставил сундук с машинкой, сам сел рядом, достал из нагрудного кармана самокрутку, одновременно пытаясь вспомнить, куда же он дел спички.  

Маленький коробок ютился в левом кармане старого бушлата, соседствуя с исписанными бумажками, аптечным рецептом на снотворное и парой рублей, что оставались от прошлой зарплаты, но удачно были забыты. Печорский прикурил самокрутку, огляделся и начал думать о чём-то своём.  

Осень выдалась почти что морозной, первый ударил ещё в конце сентября, говорят на станции даже кто-то умудрился отморозить себе пальцы. Печорский надел бушлат с того момента, как ему кто-то рассказал этот слух. Бушлат был хорош, на овчине, с воротником и аж четырьмя карманами. Печорский сам его сшил, посему и гордился им как своим ребёнком, которого у него никогда не было. В тридцать пять ты либо умер от туберкулеза, как было с соседом Гришкой, либо у тебя трое, а то и пятеро детей.