Жаль наместнику и Радко, и Василику, и саму Елену. Но себя больше жаль. И рассуждает он, что как наместник больше блага Долине принесет, а Елена и без того тонка и слаба – пусть хоть чего-нибудь да успеет за жизнь свою птичью, робкую. Да и куда красе без силы и здоровья от трудового края деваться? К трудам в полях она не годится. Старается, правда, но хозяйка из неё не так и расторопна. Пусть пока молода устроится девка.

            Да поможет всем.

-Ну, ты тут это, не бузи, — но куда от смущения денешься? Всё же стыдливо! Сам недоглядел Петар, а теперь уж хоть бы все следы замести. – Не так и важно. Лето скоро придёт, как раз шестнадцатое.

-Позволь дитю дома побыть! – Радко поднимает глаза на наместника, в глазах блестят живые слёзы. – Юна Елена!

-Не могу, — суровеет Петар, — и ты мне не перечь!

            Сжимает кулак Петар, силу свою напоминая. Кто поспорит с наместником? Кто заступится перед ним за Радко и дочь его Елену?

-Пощади…- стонет Радко, зная, что бесполезна мольба.

-Ты, вот чего, — решает Петар, — три дня тебе на слёзы родительские. Через три дня будет пир, заберет Тодор Елену и праздновать новую жизнь начнет, ясно? И её научи, чтоб не рыдала! Счастье к вам привалило, богатство! А вы…тьфу!

            Уходит наместник, себя в своей правоте утешая, не поворачивается, знает, что горе принес. Ему самому в сердце безрадостно от этой свадьбы, но мирится он, уговаривает себя стерпеть.