А Дознаватель упивался горем. Когда-то ради чужого горя он и пошел в Дознание. Пришел наслаждаться чужим страданием, не имея чувств к своему.

-Что будет? – прошептал Мартин. Он хотел бы умереть от стыда прямо сейчас, пропасть из имени Цитадели, перестать быть целителем. Все, что угодно, лишь бы отделиться от предавшего его ученика.

-Ничего, — это уже не доставляло удовольствия Дознавателю. Он бесился на свое  бессилие, причин которого Мартин не мог понять. – Пусть…торгует. Пока.

                Надо было добавить хоть какой-то горечи, вот и вынырнуло это «пока».

                Дознание оставило это дело и будто бы перестало замечать смерти, которые перестали расти в безумном количестве и теперь шли на спад.

Жертвы, жертвы…и шелест:

-Позор!

-У него всегда было черное сердце.

-Амбиции травят хлеще яда.

-Позор тому, кто не разобрал этой черноты.

***

                Мартин не вытерпел. Отрекайся или нет, а Цитадель помнит, кто и кого вырастил, кто и что совершил, для чего.

                Устав от шелеста, от жертв, от косых взглядов и неприкрытой жалости, что колола больнее игл, Мартин отправился на поиски Флавия.

                Уже через два часа он угрюмо и мрачно взирал на притаившуюся посреди людной улицы лавку – широкую, украшенную резьбой и росписью. А наверху – золоченная табличка «Яды».

                Абсурдность встала в горле комом. Мартин толкнул дверь и столкнулся нос к носу со своим учеником. Бывшим учеником.