-Я… Простите! Я не думала, что вы подниметесь так рано… А то мне сказали, что бы я успела все до того, как все встанут… Что бы не мешалась… — пролепетала она растерянно, но почему-то так и не сводила с меня взгляда. Ни на мгновение.
И тут я увидел, как блеснули ее глаза, как что-то исказилось в ее чертах, и спохватился, наконец. Ухватил ее за локоть, подвел к раковине и окунул ее ладонь под холодную воду.
-Тебе же больно, а ты тут объясняешься зачем-то! – рявкнул я, а она прерывисто вздохнула и постаралась улыбнуться.
-Ничего… Спасибо…
-И никаких «вы»! – продолжал я. – Я тебя всего-то лет на пять старше, да? Тебе сколько?
-Девятнадцать…
-На шесть…
-Оладьи! – взвизгнула она, вырвалась из моих рук и моментально подхватила со сковороды уже слегка пережаренные оладьи.
Они были последними, слава Богу, и она поставила блюдо с ними на стол, а я швырнул в раковину, под воду, сковороду.
-Порядок? Покажи ладонь! – скомандовал я.
Ожог оказался не слишком сильный, без волдырей. Она намочила носовой платочек и приложила к ладони, что бы не так сильно саднило.
-Я тогда пойду? Раз вы проснулись, мне здесь больше находиться нельзя…
-Еще чего! – воскликнул я. – Кто это сказал???
Я, конечно, знал, откуда исходили указания – наш менеджер вел себя, как мать-настоятельница женского монастыря. Ему нужен был альбом, та песня, и он знал, что будет, стоит ему отпустить вожжи и дать нам возможность расслабиться! Но то была палка о двух концах – привыкнув в Лондоне к соседству нашей студии с борделем, отрезанные от всего мира и девочек теперь, мы уже лезли на стенки. Вода, как говорится, всегда найдет выход! И вот просочилась эта девочка, а я проснулся раньше обычного. Чувствовал, видно… Странно, что этот Бойнтон не сыскал в деревне какой-нибудь тетки в уборщицы!