-Думаю, что песня готова! – крикнул он на ходу. – Осталось обработать и хорошенько попеть – так что, париться среди навоза осталось совсем недолго…

И исчез в сумраке коридорчика… Конечно, то был сигнал для меня – не теряй времени!

Рейди смолк, выпил немного виски

-Не надо было иметь семь пядей во лбу, что бы увидеть мой интерес к Ните… Но надо было быть добрым человеком, другом, что бы дать понять мне – времени мало, если ты чего-то хочешь!.. Конечно, то не велика заслуга, но ни Бен, ни Дигори как-то вообще внимания не обратили. Да и к чему? Девочек в те времена у нас у всех было немало! Одна понравилась, вторая, третья. Они приходили и уходили, о чувствах думать было некогда. Мы не были бездушными, нет! Мы никого не обижали – обеим сторонам достаточно было секса, и, боже мой, что мы вытворяли, дорываясь до «сладкого»! Но Нита… Энди был удивительным человеком! Многие этого не понимали, считая его высокомерным, капризным, самоуверенным… Порой он мог себя таким выставить, но… за высокомерие принимали чувство собственного достоинства, без которого в условиях шоу-бизнеса просто не выжить. Энди был требователен ко всем, и прежде всего, к себе самому, и только глупцы могли счесть это за капризность. А самоуверенность… Что ж, «Империя» никогда не стала бы тем, чем стала, не будь бы самоуверены!.. Энди видел, кто есть Нита. А еще он понимал – ей нет места рядом со мной. Просто нет! Деревенская девочка, добрая, чистая, не испорченная ни в каком смысле, она не вписывалась в мой образ жизни. Ее родители наверняка видели дочь рядом с каким-нибудь фермером или кем-то еще, кто позаботится о ней и детях, кто сбережет ее чистоту… И я никогда не нашел бы времени, что бы ездить к ней из Лондона, а забрать ее туда… Да ее отец и на пушечный выстрел меня к ней не подпустил бы с таким намерением! И был бы прав… Но мы были так молоды, мы пели о любви и не могли не чувствовать, как бродит она в нас, подобно молодому вину!.. Я возжелал ее до слез! Я едва мог репетировать и записывать, петь и стучать на барабанах, думая лишь об одном – о моменте, когда мы пойдем обедать, а значит, увидим Ниту. Во время обеда она убирала наши спальни и, по идее Бойнтона, не должна была попасться нам на глаза. Но он не мог знать – то, чего он так боялся, все-таки, стряслось…  Я быстрее всех проглатывал обед и несся наверх, сбавлял шаги, поднявшись по лестнице и уже к своей спальне подходил, едва волоча ноги. Делал вид, что мне что-то надо. А она перестилала постели, взбивала подушки, швыряя их об пол, покрытый плетеными дорожками, уже начисто выбитыми во дворе. Нита смахивала пыль, раскладывала чистые вещи, забирала грязные и мыла полы, а я или стоял, подпирая притолоку, или заваливался на уже застеленную кровать, задирал ноги на спинку, и наблюдал, болтая всякую чепуху. Она же молчала, смахивала с глаз длинную челку темных волос, взглядывала на меня и продолжала уборку. Порой она отвечала на мои вопросы, которые ровным счетом ничего не значили – я просто хотел услышать ее голос. А когда она уходила, или нам пора было возвращаться в студию-амбар, мне становилось так пусто, как, вероятно, никогда не бывало тем, кому этого желали. Но пришла суббота, мы осилили почти всю песню – только Энди все придирался и придирался, нам приходилось переделывать и переделывать – и мы решили отдохнуть, узнав через знакомых, что чертов Бойнтон уехал на пару дней в Штаты. И скатертью дорога! Мы немедленно решили закатить вечеринку прямо на ферме, позвать девчонок, а я надеялся получить согласие Ниты. У меня уже все нутро наизнанку выворачивалось от желания обладать ею!..