Утром Виталик приходил к Ирине или Павлу Александровичу занимать деньги на водку, которые почти всегда отдавал вовремя.

  Однажды утром, Виталик пришел к ним и пригласил на встречу с приехавшим в Казань Владиславом, «королем джаза», старым другом его и Полины. Ира была на работе, и Павел Александрович согласился, он не любил одиночества, хотя без него жить не мог. Да еще за окном виднелось серое небо, и на душе его было тоже серо.

  Поднялся на этаж, позвонил. Заскрежетали бронированные двери, как в Петропавловской крепости, громко щелкнул большой замок, как в тюремной камере. Но вместо угрюмого жандарма с висячими бакенбардами появился Виталик со сладкой улыбкой и открыл перед гостем вторую бронированную дверь. Из полутьмы прихожей Павел прошел в кухню, где можно было курить. Зажег сигарету, а Виталик засуетился над плитой, что-то варя и поджаривая. Павел сел на симпатичный «уголок», сделанный в виде полукруглых сидений, и спросил Виталика о картинах. Виталик быстро налил ему рюмку водки, Павел выпил, потом вторую вместе с хозяином, и тот повел его в комнату, где стояли картины. Представил ту, которую собрался выставлять на продажу.

  Лес, тропинка, ведущая вглубь, деревья в осеннем наряде, тропинка терялась в них, а за деревьями – солнечный свет, неяркий, но дающий какую-то надежду на что-то лучшее. Картина была хороша своей простотой, искренностью, естественностью. Субъективность художника лишь на малую толику преображала ее, главное же здесь было – самодостаточность самой природы, ее таинственной, близкой русскому сердцу красоты. Чувствовалось, что автор захвачен ею, преклонен перед ней и только робко ищет, опять же в ней, чего-то своего, светлого, человеческого.