Серое небо, мелкая изморось вошли в дом вместе с ними. Все сидели в комнате с картинами Виталика,  как окаменелые: редкие движения, редкие фразы, одна из худощавых, кажется, заснула на плече своей подруги. Приход Павла и Виталика их тоже особенно не оживил:

  — Принесли? – зевая, спросил кто-то.

  — Принесли, — бодро и радостно ответил Виталик.

  — Ну, тогда пойдемте пить… куда: на кухню или здесь?..

    Павел стоял около прикрытой двери на кухню и видел, что там сидели Владик с Полиной, которая что-то объясняла ему довольно горячо. Владик слушал, лениво улыбаясь, а она двумя руками держала его руку и заглядывала ему в глаза. Потом придвинулась ближе, крепко обняла его, и они слились в долгом поцелуе. Павлу стало неуютно, противно и обидно за Виталика. Когда они с ним вошли на кухню и поставили на осиротевший стол бутылку водки, Полина отскочила к плите, а Владик сидел, все такой же опрятный, красивый и спокойный. Полина вроде обрадовалась, защебетала, а ее муж стал ставить на стол закуску.

  А из окна тянулась и тянулась серая муть: Павел ясно видел, как она просачивается сквозь стекла, как медленно и неотвратимо заполняет все вокруг. Чуть подрагивали в сером мареве предметы: чашки, блюдца, бутылка – все становилось серым и постепенно расплывалось, теряя четкие контуры. После выпитых двух рюмок на каждого опять потянулись бесконечные разговоры о презентациях, ценах, выставках сувениров и картин. Все слова касались искусства, но не выражали его: