Тишина в некогда оживленном и шумном месте теперь кажется какой-то зловещей и пугающей.

Сил больше нет.

Блондин падает у ближайшего древа почти без памяти. Тело какое-то тяжелое, будто налившееся свинцом, что он не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, ни пальцами. Он каменеет, затвердевает за мгновения, ощущая затылком грубую и жесткую кору ветхого векового дуба. Но не чувствует ни ветра, ни холода, ни боли, ни собственных слёз, катящихся по его щекам.

Он — оловянный солдат из собственной армии, но с оставшимися отголосками мыслей и чувств.

Ему страшно думать, что это конец, и он сильнее прижимает Ведьму к себе, боясь хоть на секунду отпустить её: вдруг она так же, как и те, другие, рассыпется у него в руках, превратится в мелкую звездную пыль и развеется на ветру? Вдруг за долю секунды от неё ничего не останется— ни терракотовый пыли, ни кусочка олова, ни цветочка из грозди сирени, ни легкого, эфемерного контура её тела?..

Блондин цепляется за неё, как за что-то дорогое и важное, хотя никогда и не знал значения этих слов, никогда не чувствовал такой жадной необходимости быть с кем-то настолько, чтобы болезненно щемило и сжималось сердце.

— Прости меня, прости меня, — тихо и уже даже неосознанно он шевелит губами, проговаривая эти слова как мантру или заклинание. Снова и снова, практически и сам не веря, что это поможет.

Даже место силы, этот Зачарованный лес, и то не смог ничем помочь.