Лифт остановился напротив галереи жонглёров, съехав ниже на уровень.  

Нейзильберг ухватился за табличку «политическое самообслуживание», которая повела его по светлому коридору к выступающей паровой модели аэроплана сумасшедшего Хенсона и большим настенным часам фельдцейхмейстера Гайнау, из которых с диким шипением выходило каждый час огненное пламя. Участники у барьера должны были, когда язык пламени выплёвывался, своевременно отскочить, поэтому устраивали споры и состязания с оглядкой на «адскую кукушку». Два шута в красных кафтанах с колпаками участвовали в дебатах; своими игрищами они вызывали аплодисменты и неподдельный интерес. Когда оппоненты начинали на злободневные политические события начищать друг другу физиономии, их отводили для словесной дуэли обратно к барьеру.

Табличка привела Нейзильберга в музей сплавов, у входа в который  ещё два балагана устроили прения. Каждый отстаивал своё мнение, декларируя свою политико-идеологическую ориентацию. Изредка джок партит скатывался в прямое битьё.

— Да как же так вы говорите, уважаемый? Где же ваше «съеденное сердце»? Тогда отведайте сердце благородно оленя… Наивысшую радость можно испытать только в бою! Вы не сможете созерцать шкуру неубитого медведя, не отведав благородства Блакаца и наберитесь уже смелости в этом признаться.

— Созерцать свои идеалы можно только в мирное время, когда все волки сыты, а овцы еще не съедены. И прекратите свой неугомонный призыв к боевым действиям королей и баронов, и не разжигайте, пожалуйста, вражду. Алиенора Аквитанская, утверждаю я, любила обоих королей по очереди.

— Говорю вам в третий раз, что суды любви при дворе Алиеноры Аквитанской в Пуатье действовали! В них рассматривали проблемы любовных отношений. При этом никто не пел дифирамбы, а циркачи-любители не играли на авлосе, а свободные художники и музыканты при этом занимались делом – выпекали хлеб.

— Вы обычный жонглёр, тасуете в экарте, забавляете и потешаете нас, превращая свои замки в центры поэтического искусства, говорите мне, что простолюдины взяли моду за сыновьями купцов и ремесленников обставлять дело частными судами. Нет, вы сможете созерцать шкуру неубитого медведя, если перестанете об этом думать.

Мимо Нейзильберга поползла еще одна табличка, за которой он поплёлся по сияющему коридору магистрата. Беседа разума и приятной мысли «на остатке вдохновения» привела его на чарующую арену непредсказуемых событий: с любовным огорчением и несогласием, предавшись печальным размышлениям о супружеском лоне, сидя на высоких стульях, дебатировали Резон и Жоли Пансе, у которых совсем недавно закончился ароматно-вихревой период:

— Я угнетён твоей холодностью, Жоли.

— Да никто тебя не угнетает ни холодностью, ни горячестью, просто в отличие от девушки, я нахожусь на более высоком уровне духовного развития.

— Ты просто замужем и стоишь на социальной лестнице немного выше незамужних, а по сути ты простолюдинка-пастушка, а ведёшь себя, будто у тебя во лбу звезда бурёнки; я тебя ещё яркой в хлеву заприметил, отмыл, можно сказать, присоединил к себе, внушил здравое представление о жизни, а ты…

— Поклонение женщине, преобразившейся из существа низшего порядка в идеал! Охотно верю, что присоединил все мои столовые приборы с сервизом, прикидывался лояльным, а теперь назвал бурёнкой. Меня еще никто так не называл.

— Что ты цепляешься к словам? Давай поговорим нормально. Чрезмерное почитание женщины со стороны мужчины не должно превращаться в игру господина и вассала. В противном случае, это заведёт к предельно недуховным отношениям; в этом нет ничего общего со спиритуальной чистотой.

— Любовь к замужней женщине, дорогой, заслуживает непреодолимых усилий, прежде чем ею обладать дальше.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что реабилитация земной радости и земной любви приводит к радостному духовному совершенствованию мужчины.

— Имитировать любовь с целью получения материального вознаграждения, вот формула твоей любви, Жоли.

Где-то в глубине коридора по одному из петрушек сработала «адская кукушка», когда он пошёл на оппонента с резкими беспорядочными движениями и жестами, строя из себя общественного деятеля.