По рукам пробежала дрожь, когда Пьютер еще раз подумал, что у каждого владельца бизнеса, возможно, даже у Ксонтро, который торгует своими легендами, в подсобке или на чердаке за быстро раскрывающимися металлическими жалюзи имеются стреляющие грабли, возможно, целый арсенал. Недавно правительство подняло подоходный налог еще на два процента, что ставило под удар и без того невыгодную деятельность предприятий общепита – блюда никто не ел, а только рассматривал. Правительство объясняло данное увеличение из-за сокращения государственных доходов, общего застоя в делах, да и невозможностью сокращения расходов. Всё это только обостряло ситуацию с оружием. «Фабричных – замучили нуждой и безработицей», – сетовал хозяин заведения, который перебирал перед собой какие-то бумажки и отчаянно боролся с кассовым разрывом. Положение дел внутри страны было не так отрадно: кругом одно за другим росли банкротства.
— А что с вами будет?
— Положение дел безотрадно, – проговорил Жан-Закусь и подал Пьютеру знак, что должен ненадолго его покинуть..
Размножившиеся преступления требовали особой тщательности и осторожности. Особой тщательности и осторожности при обращении – с лопатой: она стояла за спиной флюгера и служила ему напоминанием, что в жизни не всё потеряно, а лишь всё – не договорено; о том, что с виду обычный садовый инвентарь может производить сотню выстрелов в минуту, патронами .320 калибра, знал тот, чьё предприятие раскачивалось на последних ножках. Патроны заряжались в полимерный черенок и выстреливались целой очередью; был и стреляющий лом, и пожарный багор, и памятная колотушка, при помощи которой можно было решить вопрос, не отходя от плиты с кипящими кастрюлями или прямо у незакрытой кассы. Вопрос, когда за лопату схватится флюгер, когда его будут увольнять по собственному желанию, остаётся открытым. Было бы желание, а время найдётся.
Свежемолотый савиньонский крапп, как того просил Пьютер, флюгер обдал паром и приготовил ещё чашечку. Бармен стоял и крутил своей головой – плоским флажком с гравировкой «ЖЗ». Пьютер с интересом посмотрел на флюгера и представил, как тот берёт лопату, чтобы предъявить счёт за услуги.
— Ну как жизнь?
Флюгер ничего не ответил, поскольку не умел разговаривать, но всё понимал. Он прокрутил вокруг своей оси треугольным флажком, что означало «лучше всех». Иногда, аналогичный жест означал: «мне всё равно», но, в таком случае, он должен был прокручиваться в другую сторону, к чему флюгер прибегал редко, в основном, дома.
Своими механическими острыми пальцами Пьютер прихватил увесистую дверь. Он склонился над маленькой девочкой, в обязанности которой входило дверь при входе перед посетителями приоткрывать.
— Почему ты плачешь? – спросил он девочку.
— Правительство подняло подоходный налог.
Всё ещё склонившись над ней, Пьютер полез в манжету своего болотно-лилового плаща и достал оттуда дорожный чек, который выписал ему клиент; он протянул его девочке:
— Возьми.
Глотая серую золу на Веллингтон-парк, своими плотными ботами и наколенниками Пьютер рассёк жёлтый смог. Хвостом скорпиона вдоль путей с гружёными вагонетками и мелькающими грохочущими телегами он проложил себе дорогу, объезжая газетчиков и антрепренёров, которые норовили в лицо ему кинуть какой-нибудь клич или баннер, – помчался он путями неизведанными.
— Джек, сидеть! Чем обязан? – Из стрельчатого окошка высунулся сторожевой пёс вместе с заспанным хозяином сторожки, который успел нацепить на голову котелок.
— Я по ремонту часов, – склонился Пьютер и приподнял слегка шляпу.
— Мастер по ремонту часов? Сейчас, оттащу своего охламона, – сказал хозяин. — Отвязываю его на ночь, чтобы кур сторожил. Кормлю его здесь у себя, когда становится скучно. Джек, в будку! Сейчас я его привяжу, подождите. — Джентльмен в котелке и, одетый во всё домашнее, вынес миску с мякишами и понёс её – привязывать пса, который заглушал разговор своим лаем. Вернувшись, хозяин вошёл обратно в свою сторожку и наступил на беговую дорожку. По ней хозяин начал тяжело перебирать ногами, и ворота взялись отъезжать в сторону кустов сирени; когда они полностью открылись, обитатель сторожки подал знак – въезжать. Пьютер вкатился во двор с клокотом цилиндров, как биллиардный шар в свободную лузу: роскошный домус стоял впереди – настенные фонари озаряли подчёркнутую вычурность. Пьютер заглушил дизель и слез со скорпиона: к нему подбежал отвязавшийся охламон и начал носом рыть подол и обнюхивать щиколотки; Пьютер смотрел на пса и не шевелился. Английский мастиф с выразительными глазами фыркал, потом замер; постояв так, он начал издавать глухой лай, больше похожий на обрывистый рык.
— Иду, иду, – по графитовой дорожке, которая оканчивалась у колоннады с часами, где стоял Пьютер с охламоном под светом фонарей, шлёпал следом хозяин сторожки. — Велено оставить вас на ночлег, – указал он рукой в дом, в котором из-за царившего полумрака ничего не было разобрать. — Успеваю только их менять, – чиркал он спичками, и лицо его наконец озарилось свечным мерцанием. Он бросил спичку в камин с тусклым светом и обратился к Пьютеру: — Прошу извинить, что в таком виде, уже не ожидал сегодня встретить; я – Флетчер; всё хозяйство на мне. – Пьютер приподнял свою касторовую шляпу, из-под которой вывалилась стружка бесцветных волос. — Что ж, весь ремонт завтра, – безучастно отметил Флетчер, – а пока располагайтесь, – он почувствовал на себе руку Пьютера:
— Прошу прощения, – сказал тот, – что потревожил в поздний час.
Флетчер поглядел на металлические пальцы у себя на предплечье, и глаза его забегали. Хозяину сторожки ничего не оставалось делать, как пожелать гостю спокойного сна и пойти закрывать ворота.
Всю ночь Пьютер не мог уснуть, а на утро, заслышав незнакомый голос, начал вслушиваться в разговор.
— А ну, буди этого бездельника; я его в салон к дельфинам сдам; ты посмотри, что он натворил; Флетчер, где он?
Пьютер начал перебирать в голове вчерашние события.
— Флетчее-р! – я тебя уволю.
Пьютер сидел в кровати и слушал: не мог ли он при въезде зацепить какую-нибудь вазу во дворе или поцарапать дерево? Он вздохнул с облегчением, когда понял, что разговор не о нём – дела хозяйские.
— Джек, Джек!
Когда Пьютер оделся и вышел во двор, то увидел прибывшего хозяина имения, который гонял куриной тушкой Флетчера. Тот уворачивался, заверяя, что они с псом не имеют к её кончине никакого отношения, а виновата во всём собакамышь, которая умеет обманывать Джека, сбивая его нюх.
— Это не Джек, это какой-то потрошитель! За что его кормить, если он плохой охранник!
Пьютер отстегнул кожаную сумку, которая была привязана ремнями к его скорпиону. В сумке были инструменты, которые он возил с собой на случай ремонта крупных объектов; однажды он даже отремонтировал башенные часы Биг-Бен после того, как в них врезался катамаран.
Из-под куста сирени выполз слюнявый шерстик и виновато пополз в сторону сторожки…
— Я Ксонтро, торговец мифами и легендами, – протянул руку хозяин имения, в другой руке у которого была зажата мёртвая тушка. — Вы уже завтракали?
Италийский домус блистал своим убранством; золотой петушок над фронтоном строго указывал на юг; на розовом портике огромные кованные стрелки показывали застывшее время; Джек в будке грустно дремал, не проявив на этот раз никакого интереса. Из сторожки появился Флетчер, который был одет в непонятный кафтан и трико с тремя вертикальными полосами по бокам; не то туфли, не то калоши, носок которых имел причудливый излом, – одним словом, на ногах у него были красные скороходы. Убедившись, что пока хозяину он не нужен, Флетчер угрюмо, но покорно приподнял котелок и в безмолвном повторном приветствии вернулся в свою сторожку. Пьютер шагнул на розовую ступеньку и тут же услышал за собой шум откатных ворот, на которых, когда они закрывались, читалась во весь рост надпись в мелкую перфорацию: «ortnoX».
Пьютер собрался захватить инструменты, которые он привёз с собой, и подумал их сразу поднять на чердак, но его удержала крепкая рука Ксонтро, который стоял ступенькой выше и приветствовал его в затянувшемся рукопожатии:
— Обратите внимание, – устремил он свой улыбчивый взгляд под ноги Пьютеру, – вы сейчас стоите на камне, и гравитация на вас не действует. — Пьютер посмотрел себе под ноги и, оценив шутку торговца, взглянул ещё раз на сторожку, – проследовал за хозяином внутрь. — Думаю, инструменты вам понадобятся чуть позже, а сейчас разделите со мной чашечку левантийского краппа: наверняка вы любите, когда его обдают паром. – Пьютер кивнул и – с разрешения присел за небольшой столик из орехового дерева. Перед аппаратом, больше похожим на игральный, Ксонтро держал в руках две белые чашечки, которые наполнялись дымом; из-за спины выражение его лица невозможно было прочесть. — Прекрасный; готовлю себе его сам: Флетчер обязательно всё испортит.
— У вас всегда здесь так ясно?
— О, несомненно, – продолжал Ксонтро, лишь изредка оборачиваясь, – хотя в этих широтах ясности не должно быть; посмотрите на чистое небо, сегодня оно имеет особый цвет, беллиссимо!
— Не тревожьтесь: поломка несерьёзная; меня больше беспокоит трещина на портике. Когда это случилось?
— Всё произошло на третий день, после того, как часы были вмонтированы – использовали мощный подъёмный кран; мой архитектор не учёл, что портик нагрузит на себя увесистую ценность.
Перевезённые с италийского холма с пеплом палящего Везувия часы, весом со слона, сделанные из бронзы и латуни, были подняты когда-то при помощи подъёмного крана и вмонтированы в портик, по которому от большого веса пошла трещина. Ксонтро – с грустью на закате, вспоминая родные пенаты, любовался скачущими по кругу лошадками, и думал о своих дочерях – Холли и Сасоллини, которые попросили его однажды организовать небольшой аттракцион, что он и сделал, выбрав простейший и надёжный механизм, который особого труда починить не составляло, но для того, чтобы работу выполнить качественно, Пьютеру пришлось вооружиться недостающими слесарными инструментами сверх того, как он делал обычно.
Ксонтро опять заулыбался, когда поставил на стол кармазиновое варево.
— Мне неловко спрашивать, – показал он жестом.
— Ах, вы об этом? Я могу как все.
Было едва заметным замешательство Ксонтро с предвзятостью к гастрономическим причудам представителя урбанистического класса, сидящего перед ним; либо в его недвусмысленный жест была заложена элементарная неприязнь к социальным механическим темам, в которых механические чудовища и так были лишены всякого смысла гедонизма в упразднение обжорства в разнузданном пуританским обществе; в общем, нельзя было сказать так сразу – возможно, это было естественной манерой Ксонтро разговаривать, отводя взгляд от собеседника, но, заметив, что при своих речах Ксонтро поступает именно так, Пьютер предпочёл довольствоваться лишь ароматом предложенного напитка.
Переедание во всех смыслах может оставить нуждающихся голодными, поэтому Ксонтро в своё время предложил изобрести акваланг лояльности: подышав в него, можно было не только зарядить организм энергией, но и насытиться дальнейшей программой действий. Как обжорство может включать в себя навязчивое ожидание еды и чрезмерное увлечение деликатесами и дорогостоящей пищей, так и простые ожидания переплетаются с излишеством.
— Так, стало быть, вы торгуете легендами? – поинтересовался Пьютер, не собираясь притрагиваться к чашечке.
— Я всего лишь сопровождаю, оживляю их. Что-то вроде проводника, – отпил из своей чашечки Ксонтро.
— Разве легенды могут умирать?
— Что вы! Мифы и легенды вполне себе жизнеспособны. У вас ведь нет никаких сомнений в том, что светило, ушедшее из поля зрения и для нас – закатилось, продолжает существовать.
— Думаю, использование фикций – опасно, – предложил часовщик.
— Но почему же? – кинул Ксонтро на него свой пытливый взгляд.
— Создание ложного чувства удовлетворённости и последующие манипуляции не будут приносить пользу, – продолжал не притрагиваться к напитку Пьютер.
— Ритуалы приносят пользу в виде чувства безопасности и насыщают внутренний мир, – выкрутился торговец, взглянув на нетронутую чашечку часовщика.
Таблоидов Пьютер не читал, чтобы не мучиться слепой верой. Да и присутствует ли смысл обоюдного торжества и чести в этой игре налогоплательщика с кумиром? Адская штука, выблёвывающая желчь свою, называемая газетой, в которой и налогоплательщик, и кумир глотают друг друга и никак не могут переварить.
Слушая речи Ксонтро, Пьютер размышлял о том, что государство прикрылось налогоплательщиком, который прикрылся государством. Не выдавая никаких секретов, через псевдоуслуги магистрата оказывались услуги государственные. Эпигоны не входили в другие советы правления ключевых государственных корпораций, если только это не было при Корпусе полноценного гнёта, где миряне участвовали в делах папистского совета. Синтетический класс – механические граждане проблему бедности решить не смогли; социальные и экономические достижения в целом были малозначительными. Массовое производство загоняло урбанистических существ на новые производственные линии потогонного характера, отчего уровень их жизни из-за переработок и мизерной оплаты годами не повышался. Хотя появился спрос на пейджеристок, что позволило значительному числу грамотных женщин впервые в жизни получить работу.
— Спасибо, что выбрали быстрый способ связи через семейство Сименс, – обязательно звучало в конце сообщения. — Укажите местоположение и сущность.
— Оператор, сообщение для абонента 10-10, – слышалось иной раз. — Диктую: «Торговцу сверхценных идей; mercatus idées fixes. Мы открыли новую обувную фабрику. Но название – прямо ни к чёрту. Ищем свой фирменный стиль. Придумали фирменный знак в виде уткозайца: слева – утка, а справа видится как заяц. Ждём встречи. Братья Идди и Отто».
— Так, давайте определимся сразу, кто из вас Идди, а кто Отто, – в строгом тёмном костюме и котелке Ксонтро встречал гостей у себя на приусадебном участке. — Стало быть, вы два брата, которые открыли обувную фабрику и не знаете, что с ней делать?
— Мы хотим, чтобы вы помогли нам.
— Флетчер! Поди сюда, Флетчер, посмотри: эти джентльмены хотят развивать свой бизнес!
Потогонное предприятие, которое братья Идди и Отто наладили где-то в Индонезии, не давало нужного эффекта; а продажи экспериментальной партии поползли вниз.
Глядя на ассистента, хозяин имения стал говорить ещё убедительнее: — Прошу вас, господа, взглянуть на моего сотрудника: какая на нём обувь?.. Да, я бы и сам хотел предложить эти прекрасные скороходы одному моему знакомому атлету-марафонцу, – указал он на бутсы Флетчера. — Ему срочно понадобились подъёмные, чтобы добраться из Италии в Грецию. Сумму он попросил у меня, когда я заведовал редакцией журнала «La Bicicletta» – он сказал, что его путешествие обойдётся дёшево. Он должен был пешком проследовать через Австро-Венгрию, Турцию и Грецию – целое авантюрное путешествие, в течение которого он должен был проходить по 70 км в день, чтобы прибыть в Афины к установленному сроку.
— И что же, прибыл к намеченному сроку?
— Взял подъёмные и пропал, – грустно улыбнулся магнат. — Итак, вы хотите моей помощи. И как же я должен вам помочь? – перешёл к просьбе предпринимателей торговец мифами и легендами.
— Мы хотим историю.
— Историю?
— О нас, о нашей компании.
— Вы хотите историю о том, что вы производите? – Ксонтро опять посмотрел на ноги Флетчера: — Он обут в продукцию вашей фирмы. А вы успели уволить двадцать пять рабочих, задолжав им приличную сумму.
— Активисты в Лондоне заменили ценники в спортивных отделах, поставив «2 шааги», – раздосадовался один из братьев.
— То есть стоимость работы индонезийского рабочего? – решил поправить собеседника Ксонтро. — Или вы ему заплатили дровами и пряжей?
— Мы хотим пригласить вас, мистер Ксонтро, в качестве консультанта по развитию нашего бизнеса. Помогите нам разработать правильную рекламную стратегию; мы хотим, чтобы вы присоединились к нам как специалист по историям… Идди, давай лучше ты:
— Нужно заметить, – начал говорить Идди, – что не так, как планировали организаторы олимпиады провести её впервые, сойдясь на Афинах, что ничего особенного в этом для вас нет, если не учесть, что относительно недавно произошло извержение вулкана Везувий, от которого сильно пострадал Неаполь, что вызвало непомерные бюджетные расходы. Британский олимпийский совет быстренько направил письмо Международному Олимпийскому комитету о разрешении на проведение Игр в Лондоне. Мы хотим увеличить прибыль, – продолжал Идди, выставив большой палец, открывая все остальные, – чтобы выйти на Олимпийский комитет и подписать лицензионное соглашение, сотрудничая со спортсменами, которые будут делать рекламу нашей обуви; хотим стать поставщиком олимпийской экипировки для спортсменов; стать лидером на рынке спортивной обуви, обеспечить спортивной экипировкой Олимпийские игры и команды; стать ведущим по величине производителем спортивных товаров, увеличив продажи на порядок; сетевой магазин хотим ещё один… Нам осталось отстроить стадион Уайт-Сити в обмен на 75% доходов от билетов. Приходится объявлять о необходимости пожертвований. На призыв откликнулись принц Уэльский Георг, владелец газеты «Daily Mail», семья американского миллионера Корнелиуса; в сборе средств участвует даже французское правительство, вот мы и подумали, что без рекламы вашего издательского дома обойтись было бы нелогично. В итоге, за две недели мы собрали кругленькую сумму и хотим, чтобы вы, мистер Ксонтро, выступили консультантом по развитию бизнеса.
Выслушав внимательно, Ксонтро выдержал паузу. Затем в привычной для него манере протараторил:
— Стало быть, уткозаяц теперь будет символикой вашего семейного подряда?
— Да, просто иногда у нас с братом возникают противоречия, в какую сторону смотреть, и таким образом мы сглаживаем углы.
Ксонтро бегло взглянул на предпринимателей, которых опять перестал различать. Братья продолжили, но уже менее формально, так как почувствовали, что Ксонтро перед их предложением не сможет устоять:
— Оскар Сван, – сказал один из них. — В стрельбе по «бегущему оленю» со ста метров ему нет равных. Он всегда носит длинные волосы и бороду, стреляет только в чёрном пальто и шляпе, а на плече у него всегда сидит белка…
— Оставляет себе только золотые медали, а остальные расстреливает на лету или дарит их первому встречному.
— Какой молодец, – проговорил Ксонтро с пустым взглядом; в своём воображении он искал клавишу запуска: «Использование резиновых шипов на нейлоновой основе вместо стальных на кожаной основе – такие бутсы были бы намного легче. Тысячи спортивных костюмов с тремя полосками вдоль рукавов. Счастливые хозяева текстильной фабрики, и обутая команда со съёмными шипами на красных бутсах Флетчера. Реклама спортсмена, перевязывающего шнуровку на бутсах, на которых красуется надпись: «iddiotto» с уткозайцем и с намёком, что скороходы предназначены для пересеченной местности. Всё в раз пробурлило светлой мыслью под лысым теменем торговца, не пройдя мимо субкультур, в которых носили спортивные костюмы, сидя на корточках те, чья одежда и обувь были совсем не оригинального пошива.
Когда предприниматели уходили, один из них спросил про часы на портике.
— Их сейчас чинят, – ответил Ксонтро, даже не посмотрев наверх.
Третье ходовое колесо получало энергию от зубчатой передачи. После того как стало ясно, что на нём имеется поломка, и на сломанном зубе вращение вала прекращалось, – минутная стрелка на циферблате залипала, а прыгающее через препятствие пони – замирало в прыжке ягуара.
Пятикилограммовый отметчик в умелых руках легко устанавливался на горизонтальном стержне. Механизм исходил из-под рук неаполитанских часовых мастеров. Из-за своего малого сопротивления электромагнит двигал якорьком, и лошадки начинали бегать. На металлический корпус, передняя стенка которого была затянута каучуковой перепонкой, Пьютер закрепил латунный круг. Он хотел взглянуть на свои собственные часы, чтобы справиться о времени, но вместо этого – бросил взгляд на слесарные инструменты – все ли они подняты наверх. Он собирался выбить клин, как вдруг почувствовал, что тот поддаётся. Паутина на чердаке – её почти нигде не было: механизм бережно протирали, то ли пытались чинить, позабыв про фиксацию. Пьютер собирался осадить небольшим ударом одно из звеньев, как услышал голос Флетчера, который, задев дверью колокольчик, проследовал внутрь помещения: вероятно зашёл, чтобы убрать чашки. Когда он вышел, Пьютер потерял его шаги. Вчера, когда лаял Джек, звук шагов придворного хорошо читался: лягушка хлопает по дорожке – так ходил Флетчер. Быть может, он стоит под портиком и вслушивается в ремонт.
— Всё ли там в порядке? – послышался голос Ксонтро, который стал переживать за продолжительное молчание часовщика.
— Да… балка покосилась, – неуверенно ответил Пьютер, слегка осадив какую-то деталь.
Ворота закрылись; из сторожки появился Флетчер:
— Мне их снимать? – указал он на свои красные бутсы.
— Если тебе удобно крутить в них беговое колесо, то оставь, – Ксонтро выдал ему ракетку, решив сыграть с ним в партию жё-де-пом.
— Знаешь, что такое лояльность, Флетчер? – подал через сетку мяч Ксонтро.
Когда придворный отбил, то он предположил, что речь идёт о приверженности.
— Приверженность… А что это, Флетчер? – на этот раз Ксонтро вбил мяч в сетку.
— Привязанность? – переиначил Флетчер.
— Уже ближе, – заулыбался спец по легендам в ожидании, что Флетчер провалит свою подачу. Так и вышло, и подача снова перешла к торговцу.
— Насколько я понял, – отбил Флетчер, – лояльность и удержание – разные вещи.
— Не только разные, но и несовместные! Это я тебе говорю, Флетчер; а теперь представь на мгновение, каково добиться лояльности у тех, у кого нет другого выбора, как пользоваться твоим исключительным присутствием? В лучшем случае, у горожан возникнет чувство, что их обманывают, в худшем – вместо лояльности в их душах поселятся ненависть и презрение.
Когда мяч улетел за пределы игровой зоны, Флетчер почесал себе спину ракеткой, но Ксонтро показал, что игра утомила его, и он затараторил:
— Если ты захотел телепортировать, например, из Лондона в Манчестер при помощи оператора, спрашивают ли тебя, услугами какой компании вы хотите воспользоваться? Кто у нас обеспечивает междугороднюю пейджинговую связь? Семейство Сименс – исключительно они. Разве 97% клиентов, если бы даже такой вопрос им был задан, назвали бы имя другой компании? Лишь 3% неравнодушно бы ответили: по вашему выбору, или не имеет значения. Нет другого выбора, Флетчер, как быть абонентом Сименса, а значит оператор занимается удержанием! В конечном счёте, компания, обеспечивающая междугородную и международную связь, могла бы конкурировать не только по цене, но и по приверженности, а не по удержанию. Результат – бизнес сам себя загоняет в ситуацию, когда никто не получает выгоду. А ведь телепортация – это духовный процесс: разговор с пейджеристкой, через которую ты передаешь сообщение – телепортируешь, – это одна из форм духовной близости, акт откровения, таинство; ведь телепорт редко бывает формальным.
Флетчер решил проявить любознательность:
— А как быть с постоянным исполнением обязанностей относительно умерших, украшение их могил, совершение семейных священнодействий? Это тоже лояльность?
— И это тоже лояльность, Флетчер, – продолжил Ксонтро, утираясь полотенцем. — Посмотри на ситуацию иначе. Какое самое первое слово попадает тебе на язык, когда ты хочешь объяснить, что такое «любовь», не произнося самого слова?
— Лояльность? – неуверенно приподнял брови Флетчер.
— … И никоим образом не удержание! Любовь – одна из самых могущественных сил жизни, и её символы имеют большое влияние на рынок, при условии, что производители понимают этот рынок и те чувства, для которых им нужно найти точные символы и визуальное выражение: кисть руки – символ верности; голубка и сердечко – символ любви, а если в чёрном цвете, то – верность и любовь к умершему.
— Представляю, каково вам с ними, в Корпусе, – почувствовал открытое общение со своим хозяином Флетчер и в своей улыбке оголил целый ряд гагатовых зубов; осёкся, однако: необдуманная реплика могла стоить ему имиджа пажа, и он не стал раздражать Ксонтро, поймав на себе его задумчивый взгляд.
Легонько высвечивая погребальную яму, выкатившись из-за тучи, над земляной насыпью поползла златая луна. Оставленные курганы сереют; за ними – ползут алмазные черепахи – каменные каирны: они указывают направление на выпас у белых скал, куда ещё вчера фермеры натаскали большое количество камней, собранных со всего поля. Молния разрубила крышу одного фермера, да так, что убила его мгновенно, когда он сидел в кресле-качалке; его сыновьям пришлось его хоронить, а крышу восстанавливать. Мировая бездна: смерть сильнее жизни, всё существующее – смертью порождено, но где рождается иной мир, там проходит диатомитовая трасса на чудесный остров южных морей.
Если бы тоскующий по Везувию торговец мифами и легендами счёл для себя возможным претендовать на хранителя королевской крови, то тут же бы стал каким-нибудь мажордомом его Святейшества: оформление лошадиных упряжек в закатный пурпур, с загадкой плюмажа в виде золотых перьев кукушки как символа государственной власти, по крайней мере, в строгости прелатов – он бы смог находиться в статусе почётного обитателя Гластонберийских холмов. Ибо здесь витают духи последних аббатов и присутствует непознанный лабиринт души. Отыскать путь на мифический мыс Ксонтро взялся с той же лёгкостью, с какой посмел бы королю Артуру позволить избавиться от Экскалибура, бросив его в реку; а непрекращающемуся потоку верующих, в случае, если бы те заскучали, – тут же предъявил бы экземпляр антиохийской чаши, с полным обоснованием её чудодейственной силы.
Непостижимая энергия, которую излучал Ксонтро, формировала непрекращающийся к нему поток верующих. Однажды на международной конференции химиков в Париже, в которой он принял участие как менеджер по развитию бизнеса, он помог разрешить нестыковку в химической номенклатуре. Свою теорию об атомной массе и обозначении он изложил в брошюре, которую лично раздал всем участникам конгресса. В итоге, участники зачли его атомно-молекулярное пояснение, которое складывалось из понимания атомного веса; тогда как молекула не заслуживала, по его мнению, чтобы её лишали каких-либо условностей. Тогда он говорил: «Чтобы ощутить на себе микромир, его недостаточно понимать. Его нужно уметь объяснить; для этого да будут вам в помощь наука и искусство». На съезде после этого примирились две фракции: химики-материалисты и представители условностей; заодно в периодической системе появился лантаноид – Xontrium (Xr) 72.
В заросшем вереском городишке его добыванием занимались копатели и предъявляли на оценку королевской службе приёма редкоземельных металлов. Перед входом были расположены две чаши весов: Веры и Религии. Левая чаша Веры держала на себе гирьку, и после взвешивания взгляд приёмщика менялся и указывал то направление, в котором следует пойти и отыскать кусочек побольше. Камень особой породы, настоящий Грааль: он излучает волшебный свет топаза, с появляющимся и гаснущим именем, чтобы появиться вновь, и имя тому камню – Ксонтриум.
Ксонтро занервничал, когда к нему, вытирая руки, с чердака спустился Пьютер:
— По-хорошему, нужен полный технический осмотр, репассаж. Я не учёл, что трещину мог вызвать перекос конструкции, а это влияет на износ.
— На износ?
— Да, изнашиваются детали механизма.
— Но вы же сказали, поломка несерьёзная, – с лица Ксонтро напрочь сошла улыбка; за растерянностью он едва источал надежду, покрытую обречённостью. — Сколько же нужно времени?
— Я не знаю, день… два, чтобы снять колесо, затем – починка, дальнейший осмотр.
— Но как же так? Ко мне в конце недели приезжают дочери, я хотел бы их порадовать аттракционом.
— Вам придётся послушать; порадовать ещё успеете.
— При всём уважении, сделайте же что-нибудь, – в молитвенном порыве сжал руки торговец мифами, хотя, быть может, устраивал просто спектакль.
— Поймите, мне доводилось чинить разные объекты. В основном, я сталкивался с разгильдяйством и несвоевременной смазкой критических узлов. Чинить мне приходилось стержни, крепления, зубцы и даже несущие конструкции из уголков, за которые подвешивается весь часовой механизм; в вашем случае – расплетается трос, за который крепится механизм. К тому же, на колесе необходимо нарастить отсутствующий зубец, на целом увесистом колесе! для этого его нужно снимать, перетаскивать, ремонтировать, ставить обратно, отлаживать ход… Я могу порекомендовать вам другого мастера, который рискнёт заняться срочным ремонтом.
— Что вы! Как же так? – ещё больше скатывался в отчаяние Ксонтро, который как нарочно начал бурить Пьютера умоляющим взглядом. Часовщик же был непреклонен. Казалось, Ксонтро сдался и, приблизившись на расстояние вытянутой руки, стал теребить себя за ворот:
— Хорошо, сколько? Какова ваша цена за срочность?
Пьютер не привык, чтобы его уговаривали знатные личности, тем более представители целой мифической индустрии.
— Вы не понимаете. Дело не в этом.
— А в чём же?
— Я просто не смогу сделать свою работу до конца недели.
— Не сможете? – поменялся в лице торговец, – в его взгляде промелькнула опасность. Конь смерти, бряцающий сбруей божеских почестей, покупающий блеск добродетелей и взор гордых очей чтобы приманить многие множества. Жадность, достойная сожаления. Неугомонные ветра земной жизни, растапливающие лёд самообладания. Заставить поверить в чудодействие ритуального атрибута. Затем, чтобы оправдать как-то свои действия перед обществом, чтобы то не утратило доверие, нужно ритуальный атрибут перенести в святилище и затем довершить начатое дело, но с непременным успехом – провести успешный эксперимент, которому сейчас так мешал свободный от мрачности и фанатизма Пьютер, бизнесом которого был ремонт часов, и которого время интересовало только для приличия; это время придумали такие, как Ксонтро, и сделали они это для удобства и обмана, утверждая, что часы нужны, чтобы благоговеть перед творением, соблюдать все устои и уклады, не пропуская событий и даже аттракционов. Простить долги? Но кто простит нам? Пьютер считал, что нужно прощать долги, а Ксонтро – что их отрабатывать. Чтобы сделать всё правдоподобно, нужно реликвию выдумать, поместить в святилище, и объявить горожанам, что благодаря священному синоду, все они освобождены от уплаты долгов, нагружая их очередной десятиной. Для того, чтобы решить проблему, нужно её сперва создать, а потом, чтобы прийти к золотой середине между двумя крайностями, нужно просто съесть зайца целиком.
— Убирайтесь из моего дома! – не выдержал Ксонтро присутственного неповиновения; от такой неожиданности Пьютер вздрогнул.
Травмирующая ситуация в виде кусочков эго-комплекса – бег лошадок по кругу как защитная автономия.
— Вон!
От таких услышанных слов часовщик не стал подавать руки и удалился, а в дверях ещё раз повернулся и попрощался взглядом и вежливым лёгким поклоном.
Вдоль пустынного холма с лязгом промчался клеврет. Молния облекла его пепельным саваном. В вагонетке сидело трое мужчин, которые, приподнявшись в приветствии, кричали: «Да будет вечность!» Округлые холмы; гиацинтовые платформы с плоскими вершинами, у основания – храмы и жилища знати Калибурн. Новый вид транспорта – монорельсовый клеврет – ежедневно перевозил служащих из города домой, в предместья, а рабочие каждый уик-энд могли посетить побережье, что со временем стало неизменным атрибутом для урбанистического уклада. После того, как средневековые сооружения аббатства были разобраны, а часть дорог по принципу параллельности диагоналей превратилась в пути двойного назначения, о величии древнего Гластонбери можно было позабыть.
Пьютер толкал Скорпиона, который был обесточен. Когда его вытурил Ксонтро, он отключил ему доступ к магнитному полю. Как только диатомитовая трасса начинала уходить в подъём, пятисоткилограммовый металлический монстр с клёпками норовил упереться в невидимую стену.
Пьютер уже не разбирал дороги, спотыкался, падал, вставал и, собираясь с силами… продолжал подталкивать своё обременительное средство передвижения к городской черте с фахверковыми домами, церквями и собором святого Павла. Мысли путались, и он оказался замкнут между двух огней. С одной стороны, он думал о том, что истина должна быть доступна всему обществу, но непостижима для «элиты», с другой – Пьютер начал погружаться в чувство обострённой справедливости.
«Всё-таки некрасивый у него рот, – сидел на влажной земле Пьютер, совсем растратив силы. — Англия прозевала пропаганду. Теперь поколение выросло. Нечем кормить англичанина, а молодежь требует хлеба и зрелищ. В таком деле, не должно быть колебаний: ни струи жидкости, ни тех, кто плюёт против ветра. Ксонтропия – жизнь без питания. Сеньораж, наука! Случай – вот мощное оружие провидения!.. Я был несчастлив до брака. Я был несчастлив во время брака. Я был несчастлив после брака. Теперь же я вполне счастлив», – Пьютер упал навзничь.
Для вызова аварийных бригад или при авариях на линии графитовых путей, для связи с отдыхающими в предместьях, для оповещения жителей прибрежной зоны удобно было воспользоваться всё тем же пейджером, чтобы предупредить о надвигающемся шторме.
Такими темпами пройдут часы, прежде чем Пьютер набредёт на неодимовые поле. К тому же, впопыхах он забыл на чердаке у заказчика часть своих инструментов.
Пьютера не покидала мысль, что заказчик оказался из тех, кто прикрывает глаз, по которому уже били. Внимательный к своей наружности, падкий на успех, смелый в своих принципах, мутный в вопросах чести, ничего не боявшийся, дёшево ценивший жизнь других, Ксонтро предавался отчаянной роскоши. Какой же всё-таки подлец! Если гордыня отделяет душу от благодати и является самой сутью зла, то нетерпение лежит в основе всех остальных грехов.
Вместе с тем, магнат пережил тяжёлую личную трагедию. Во время плавания на яхте в проливе Каттегат штормовой волной был смыт за борт его старший сын – 17-летний Марио; обнаружить его так и не удалось…
— Сообщение для абонента 16-66.
— Укажите местоположение и сущность.
— Авария на линии графитовых путей. Надвигается шторм. Мне нужен глоток лауданума…
Кто мнит себя «элитой» общества – для того знания должны быть недоступны. Правду знают все, кроме избранных, ибо так всё устроено!
— Спасибо, что выбрали быстрый способ связи через семейство Сименс…
— Да пошла ты!
Пьютер опустошил фляжку, и теперь мысли его превратились в раздираемый гвалт.
Видел ли ты когда-то телеведущего, у которого, – когда он говорит, – некрасивый рот? Одно дело, – копая у себя в огороде, наткнуться на лантаноид, другое, – мать Ксонтро – дочь влиятельного и весьма состоятельного еврейского банкира, и парламентария-либерала Давида Прохва из британской еврейской банкирской династии Prohvost & Sons.
Неаполь, и семья председателя налогового управления – элементарное слияние… У Ксонтро осталось две дочери, а мать его умерла. Миф обладает способностью пробуждать к жизни. Это не ложное знание, это способ искупления. Фабрикант реальности, в которой люди принимают её добровольно, пребывают в уверенности, что это их собственный взгляд на вещи.
Опрометчиво ожидать от «владельцев заводов, газет, пароходов» требований смены системы, которую они добровольно возглавляют. Миф, благодаря новостным заголовкам, становится концепцией, в которую вписана желаемая картина мира. Механические классы не должны догадываться, что их взгляд на мир и отношение к нему на самом деле сформированы извне, а настроения и реакции – подсказаны. В противном случае последует возражение против покушения на собственную идентичность.
Истрескавшаяся кожа буйвола с серыми разводами служила верой и правдой. Толстенные хромированные носки его чёрных бот были испещрены царапинами от встречи с острыми каменьями; титановые подпруги чуть выше щиколотки и армированные наколенники на изо-трико отводили дебри на пути. Пьютер ощутил под собой неодимовое поле, когда приборная панель загорелась тусклым янтарём – перемахнул через затёртое седло и – провернул ключ запуска скорпиона. Сразу, как только он оседлал свой старый дизель, тот подскочил и вытянулся рычащей гиеной. Пьютер перещёлкнул хромовой педалью – попарѝл верхом на железном чудище, разнося по округе звук работающего поршня.
За узкоколейкой, отделяющей городскую черту, Пьютер переметнул через оставшийся последний по счету железнодорожный переезд и, – закидывая себе за спину чёрный дым, в свежей измороси ализаринового заката открыл охоту на ветер: скорпион мчался, вонзив хвост перед собой, извещая о своём шуршании и натиске; с ещё большей силой влага ударялась в лицо, растекаясь мелкими струйками на наколенниках; с ещё большей отвагой открывались очертания острого гранита и заливных лугов, обтёсанных мостов и стел менгиров, которые проносились так же скоро, как сменялись видами холмов и обрывками скалистых пещер.
Скорпион парил невысоко над землёй, вперяя в синеву свой пламенный хвост. Раз-второй он чиркнул брюшком, словно кремнём о кресало, – вырезав за собой красные искры. Теперь уже зашедшее солнце сменило краски, и Пьютер помчался вдоль сине-зелёных лугов с янтарным вербейником. Он свернул на восток и наконец расправил крылья по прямой, впереди – вдали сине-бордовый занавес растёкся ароматом вечерних трав.
