Как Нейзильберг выбыл с весёлого ринга, так же, как и попал на него, он не понимал. Он опять уставился на какую-то бледно-голубую дверь мастерской. «Война без солдат» поплыла мимо него. Примкнув к рядам жонглёров и профессиональных музыкантов, рассказчиков, выступавших тут же, Нейзильберг с неохотой поплёлся в общей народной массе к выходу. В его голове стало более-менее проясняться; он даже заметил в толпе лягушонка, который дал ему подышать из акваланга… Вдруг над всеми появилось изображение Проктора – одного из двенадцати советников магистрата: он начал шевелить губами и вместе с участниками, продолжая поверх голов своё шествие фантома, двигался в сторону мраморной площади. Каждая линия его несвежего лица, каждая черта и складка были видны невооруженным глазом. Говорящая голова завопила: «Российская Империя ­– не единственная наша проблема. Настаивающий на своём Китай готов бросить вызов основанной на правилах системе и демократии. По всей Африке идёт волна терроризма. Кроме того, перед нами стоит по-прежнему не решённый вопрос персидских урановых амбиций». Толпа скандировала: «Всех убить! Всех убить!» и Нейзильберг ощутил себя в меньшинстве, отчего ему захотелось примкнуть к остальным: «Убить их всех! Убить их всех!» – начал он выкрикивать в унисон… Теперь Нейзильберг понимал, что быть жонглёром пятого уровня – это и есть его призвание, призыв извне, воплощение и вмешательство действительности: отказаться от всего мирского и слагать для всех своих покровителей гимн как формулу любви, неся их в мир для непросвещённых, выступая в роли вестника из стремления показать независимость перед своими недругами. Теперь почтенный Нейзильберг не просто был филантропом, он стал настоящим меценатом. От него требовалось своевременная оплата членских взносов в обмен на покровительство со стороны Алиеноры Аквитанской. Это ли не проекция на реальную картину с головой Проктора? Проникнуть во все сферы жизни – вот задача, которую ставила голова, ведя скандирующую толпу на праздник жизни, вдохновляя её своей опосредованной вселенной.

В белом льняном костюме его окликнул альбинос, когда Нейзильберг хотел покинуть учреждение:

— Куда же вы, маэстро?

— Да, но…

— Где же ваше направление?

Нейзильберг засуетился, достал обгрызенное направление и протянул его альбиносу. Не вчитываясь, тот порвал его и спрятал обрывки в карман.

— Больше вы не претендент.

— Я знаю…

— Приступайте с сегодняшнего дня. И помните, что работа требует жертв и наблюдений, особенно в вашем случае.

С этими словами, мастер канцелярии оставил Нейзильберга на выходе из магистрата, где тот остался стоять у вендингового аппарата услуг, позабыв приподнять свой серый котелок. 

Как еще раз его коснулась рука волшебника, – быстро и страстно начал он собирать и напрягать свои силы; почувствовал себя изменившимся во второй раз, ощутил новые трения и новое согласие между собою и миром.

Слушал теперь он шум ветра или дождя, глядел на цветок или на воду Темзы, ничего не понимая, обо всём догадываясь, отдаваясь симпатии, любопытству, желанию понять, проникнуться, уносясь от собственного «я» к другому, к миру, к тайне, к таинству, с ощущением мучительно-прекрасного. Наделили его сим мучительно-прекрасным в Корпусе полноценного гнёта, с коей инстанцией сотрудничали прежде отдельные лица и товарищества, а теперь еще и он сам, как они, мог пользоваться дружеской поддержкой мощнейшего ведомства в истории Лондона.

В «Жан-Закусь» он заказал себе пирог с болтами на 13, гайки заказал отдельно, всё залил машинным маслом, и, сделав глоток из фляжки, покрылся медными пятнами; слушал шевеления.

Таково было значение для Нейзильберга от сегодняшнего события на весёлом ринге, что был теперь понятен ему намёк, что занимался выносом запасных деталей с различных производственных предприятий он в пику своему таланту жонглёрства, обводя противников изобретательно. Прошло несколько часов, прежде чем он действительно убедился в том, что до того момента на первый взгляд нелепого действа с сумоистом на ринге соответствовала роль Нейзильберга в реальном мире, что призвание для него было не только отрадой и зовом собственной его души и совести, но также даром услышать зов Проктора, которого, – если приоткрыть завесу, на самом деле не существовало, как вы поняли, как если бы не существовало самого Нейзильберга. Его придумал выводить на проекцию торговец мифами и легендами Ксонтро: при помощи своих механических хитростей он отправлял над ночным городом луч, или проецировал несущуюся по небу колесницу, или устраивал Фатимское явление, или еще какое чудо творил; придумки этого магната сослужили всем добрую службу, а сам магнат полученные доходы от своей мистики вкладывал в издательский дом, из которого выходили в печать таблоиды и памфлеты с материалом идеологически-развлекательного характера. Будучи магнатом первого уровня, Ксонтро вводил недовольных горожан под нужное влияние. В такие моменты, когда толпа обманутых вкладчиков видела над головой непонятные знаки или световые игры, или парения, она выпускала из рук камень свой и боялась помыслить о тленном, что было необходимо с позиции мягкой силы. Духовный лад смирения и покорности должен был превалировать над всеми, кто озаботился настроением механического класса, который всегда таил угрозу для основной повестки дня. Сколько будет дважды два, решал… Патриотизм в строго ограниченных и направляемых рамках. Правда, и генеральный курс тоже имел обыкновение колебаться, и надо было вместе с этим курсом уметь колебаться. Но инициатива исходила сверху, от тех групп, которые ввязались в схватку за умы. Эта схватка была бескомпромиссной, острой, скоротечной. В ходе этой схватки Корпусу полноценного гнёта неизбежно приходилось апеллировать к обществу, у которого появился шанс отыграть судьбу на своих условиях. Вернёмся, однако, к Нейзильбергу.

Поскольку новоиспечённый тайный агент, в силу своего простодушия, не только хвалил, но еще и рекомендовал превозносить голову Проктора, приветствуя идеи государства-попечителя, ему хотелось испробовать любое достоинство, полученное от работы на вверенном ему участке. На основании отчётов, которые он был теперь обязан предоставить каждый раз при посещении Корпуса; его имя должно было значиться в списке самых лояльных и рекомендованных перед высшим руководством ведомства. Способен ли он для себя что-то из этого вынести? По всей своей сути Нейзильберг был типичным англиканином в высоком смысле слова, способным загореться, подчиниться какому-то порядку, благоговеть, служить культу. Тогда, в экклезиуме, он заглядывал в умные полуопущенные веки примуса, у которого на его золотых фиалках кардинала выступала чистота; умная сосредоточенность, спокойный уверенный взгляд – сердце Нейзильберга кипело почтением и любовью, а уши внимали проповеди; Нейзильберг чувствовал дух служения; укреплялся посвятить себя этому священному образу; и когда он получил оттиск печати примуса Экземплификуса, он посмотрел на него с ещё большим почтением, а тот стоял и провожал его до красного лифта, слегка склонившись в приветственном жесте, с полуопущенными веками и тихо светящимся изнутри лицом, и не знал, ликовать ли ему от блаженства тех мгновений или плакать, оттого что к нему устраивался на работу закоренелый холостяк-филантроп… Нейзильберг медленно передвинул горшок с гвоздикой и, разделавшись с пирогом, проницательно, и в то же время непередаваемо приветливо взглянул на флюгера ясными голубыми глазами, и попросил счёт.

Просроченное одиночество — совесть и прозрение. Отсутствие допуска к магнитному полю – новый элемент в таблице и тёмная сторона кукушки… Я ментор Паскаль… встречайте наших участников…