В  лицо  ему  ударил  ночной  мокрый  в  соленых  мелких  брызгах  ветреный  океанический  бриз.

  Валерий  протянул  свою  правую  в  сторону  океана  руку  и  почувствовал  невероятную  энергию  и  силу  в  той  руке. И  как  внутри  его  что-то  ожило  и  зашевелилось. Что-то  словно  свернутое  клубком. То, что  было  Левиафаном. С  шипами  и  чешуей. С  когтями  и  зубастой  огромной  пастью. Оно  сидело  внутри  его  тела  и  словно  к  чему-то  снова  готовилось. Но  он  пока  еще  не  знал  к  чему. Оно  или она  ему  ни  говорило  ничего, кроме  слов  любви  и  обещаний  самой  вечности  и  освобождения  от  всего  того, что  было  сейчас  перед  Любушкиным  Валерием.

   Он  был  на  корабле. И  куда-то  плыл. Куда  он  не  знал. И  Любушкин  Валерий  понял  одно. Что  все  решали  сейчас  за  него. Он  был  вне  главной  теперь  роли. За  него  решала  все  его  Айелет, что  была  внутри  его. Но  она  не  говорила  с ним  сейчас. Лишь  погружала  его  сознание  в  состояние  беспамятства  и  глубокого  почти  смертного  сна.

  Любушкин  Валерий  не  понимал  где  он  сейчас  и  куда  плыл. Он  понял  только, что  находился  на  торговом  корабле. Но  пока  не  понял  на  каком. И  где-то  в  открытом  ночном  океане. И  он  видел  полковника  Корнилова. Да, он  его  видел. В  том  бункерном  подвале, где  его  содержали  в  цепях  и  на  голодном  пайке. Он  был  там. И  были  еще  какие-то  люди  вооруженные  люди  и  в  черной  военной  форме  диверсантов. Они  между  собой  разговаривали  на  иностранном  языке. И  он  отключился. Потом  пришел  в  себя  снова. И  его уже  куда-то  везли  на  вертолете. И  снова  те  в черной  форме  люди. Он  видел  их, и  они смотрели  на  него  и  снова  разговаривали  на  своем  языке. Дальше  он  снова  отключился, и  к  нему  явилась  его  Айелет. И  он  увидел  тот  красный  небосвод  и  океан.  Почти, такой  как  здесь. И  тот  небосвод  был  весь  в  звездах, как  и  этот  ночной. И  Айелет. Она  была  там  с  ним  и  еще  тот  зверь  охранник  рядом  с  ним  и  с  ней. Живой  и  осязаемый. Он  даже  гладил  его  по  чешуйчатой  громадной  трехпалой  с  когтями  левой  ноге. И, когда  тот  зверь  лег  на  живот  он  сел  верхом  на   его  широкий  загривок  внизу  толстенной  мощной  шеи  и  даже  прокатился  на  нем.